Избранное. Том 1
Шрифт:
Лишь к обеду люди стали появляться на улицах, перешептываться, собираясь в немногочисленные группки.
— Туго, видать, им приходится — муравейник растревожился! — проговорил пекарь.
— Не шути, друг, солдаты хоть и в повозках, но могут оказаться мастерами ловить зайцев! — предостерег кто-то.
Ему возразил мясник:
— Раз эти вояки не умеют ездить верхом, как им обойтись без повозок!
Раздался смех.
В другом кружке тоже шел оживленный разговор.
— Говорят, мобилизовали пятьсот телег. Досталось же
— Не беспокойся, и до тебя дойдет черед. Как бы завтра-послезавтра не заголосил от налога! — проговорил портной.
— Эти сволочи мобилизовали все телеги, пришедшие из Кульджи, вместе с их хозяевами!
— Видно, кумульские смельчаки дали им жару! — предположил сапожник.
— Эй вы, осторожнее! Бородки бы свои не обожгли! — предупредил водовоз, везший на ослах бочки с водой. — Вон посмотрите!
Из крепостных ворот выехала группа вооруженных всадников. За ними появились две телеги, окруженные пешими солдатами. На телегах сидело человек десять со связанными руками и налепленными, на спины листками бумаги в форме пули. Процессия остановилась на площади. Кто-то крикнул:
— Будут расстреливать! — и сразу же по улицам прокатился гул, горожане устремились к площади из всех улиц и переулков. Собралась большая толпа.
— Люди! — крикнул переводчик, взобравшийся на заранее приготовленное возвышение. — Вот эти, сидящие в телегах, — разбойники, которые, подобно кумульским грабителям, пытались сеять смуту в Урумчи!
— О боже!.. — раздался вопль, и над толпой покатился тревожный ропот.
Крик переводчика: «Успокойтесь!» — не дал результатов. Толпа немного притихла лишь тогда, когда офицер, который должен был зачитать приговор, дважды выстрелил в воздух.
— Среди них, — продолжал переводчик, — есть и те, кто выступил против правительственных налогов. Они тоже приговорены к расстрелу…
— О бедные люди…
Вновь усилилось волнение, и людской поток двинулся туда, где должна была состояться казнь. Солдаты встретили толпу винтовками наперевес.
Приговоренных заставили сойти с телег и поставили лицом к стене. Только теперь обреченные на смерть попытались вырваться из рук конвоиров. Они кричали:
— За что? За что мы умираем?..
Раздались выстрелы. Смертники один за другим повалились на землю…
На площадь опустилась тишина. Тяжелая, страшная, предгрозовая… И тут над расстрелянными возникла фигура в большой чалме. Люди узнали Назара-кази. Он обратился к толпе:
— Люди! Без воли аллаха не умирает даже муха! Этим суждено было умереть — и они умерли. Правительство наше справедливо, невиновных не наказывает! Но если кто провинится — вот что ждет его! Расходитесь!
Казнь была осуществлена по замыслу Шэн Шицая. Он хотел запугать народ, сломить его волю, добиться повиновения. Но ответом ему были ненависть и готовый взорваться гнев…
Глава девятая
Вступив на территорию Кумульского
— На пути ислама вы — старший брат, а я младший, — сказал он, поцеловав полу халата Ходжанияза.
Эти слова тронули до глубины души доверчивого полководца гор, и он со слезами на глазах прижал к груди «младшего брата».
— Ты крыло моего полета!
Ма Чжунин, склонив голову, ответил:
— Да, это так.
Ходжанияз, как ревностный последователь учения пророка Мухаммеда, предложил:
— Нашу первую вечернюю молитву давайте прочтем здесь, на месте нашей встречи.
— Хорошо. Просим вас быть предстоятелем в молитве — имамом, — согласился Ма.
После молитвы они вошли в шатер.
— Мы, цинхайские дунгане, — сказал Ма Чжунин, когда все разместились вокруг дастархана, — перед едой подносим почетному гостю чашу танши [19] . Это знак кровного родства. Прошу вас, Ходжа-ака, — он протянул чашу.
19
Танши — просяная патока.
Поблагодарив, Ходжанияз принял чашу в обе руки и отпил из нее. Пазыл, Сопахун и Палтахун тоже отведали танши.
— Странно, что мы в гостях у вас. Это вам полагалось бы оказаться нашими гостями, — сказал Пазыл.
— Теперь между нами не должно быть «твое — мое», — улыбнулся ему Ма Чжунин.
— Я хочу сделать вам небольшой подарок. Прошу принять его.
Ходжанияз подал знак Сопахуну. Тот, выйдя, подвел к шатру стройного белого коня, который сверкал глазами и нетерпеливо переступал с ноги на ногу.
— Этот конь стоит целого города! — восхищенно сказал Ма Чжунин. Он обошел вокруг коня и добавил: — Ходжа-ака, честь, которую вы мне оказываете, выше гор Тянь-Шаня!
— У нас говорят: «Конь — крылья мужчины, дорогая одежда — признак богатства», — с этими словами Пазыл бросил на плечи Ма Чжунина полосатый халат, а на голову надел соболью шапку.
Прием происходил в степи, тем не менее дунгане сумели приготовить разнообразные блюда для угощения. Ма Чжунин не переставая потчевал гостей.
Ходжанияз подметил, что молодой командующий строго соблюдает обычаи и отлично знает, как обращаться к старшему и как к младшему.
Наконец с едой покончили. Принесли густо заваренный чай.
— Если вы не устали, Ходжа-ака, я был бы рад побеседовать с вами, — предложил Ма Чжунин.
— Да, да, конечно…
Ма Чжунин оставил при себе лишь своего помощника Ма Шимина, младшего брата Ма Чина и переводчика.
— Я не имею полного представления о ваших действиях, — сказал Ма Чжунин. — Однако на основе известных нам данных мы составили вот эту карту.