Избранное. Том 2
Шрифт:
— Очень. Очень хорошо!
— Что же вы будете делать во второй своей жизни? Рената не то полушутливо, не то торжественно подняла кверху руки.
— Я буду писать поэму, я уже пишу.
— О чем?
Рената слегка смутилась.
— Не знаю почему, но... понимаете, меня это переполняет. Я пишу поэму о... космосе. О трепещущей былинке в межзвездных безднах — Человеке. О чудных и непостижимых цивилизациях, с которыми он столкнется в своих поисках Вечности. Может, это слишком дерзко, но я... Я... вижу это, даже закрыв
13
ЧЕРЕЗ СТО, ЧЕРЕЗ ТРИСТА ЛЕТ
Аз семь ритор, не философ... простец человек и зело исполнен неведения.
Аввакум
Незаменим
академик Ландау.
Незаменима
и окрылена
резкость
конструктора
Королева!..
Даже артисты
цирков бродячих,
даже стекольщик,
даже жестянщик,
кок,
над которым не светятся
нимбы.
незаменимы.
Незаменимы...
Роберт Рождественский
Благожелательно и заинтересованно Ермак Станиславович выслушал меня и Ренату. Ни малейшего следа недоверия. Не ошибся я в этом человеке — родном дяде Вики.
Мы сидели в его кабинете, в Институте Личности на Чистых прудах.
— Приходилось ли вам сталкиваться с чем-либо подобным? — напряженно спросил я.
— Да. Недавно,— подтвердил Ермак, разглядывая Ренату. Я вскочил со стула.
— Успокойся, Кирилл,— заметил Зайцев.— Три случая, кроме ваших...
— Кто? Что вам об этом известно?
— Только успокойся, а то я отложу разговор. Ну ладно. Ты сядь... Так вот, случай первый. Ко мне обратился врач из Института психиатрии Валерий Тер-Симонян, такой симпатичный молодой человек, с мышлением незаурядным и нешаблонным. К нему в отделение доставили крайне нервного и желчного мужчину, который изъяснялся на чистейшем древнерусском языке семнадцатого века, был одет в сильно поношенный кафтан и назвал себя протопопом Аввакумом.
— Что?!
— Да. Аввакум. Вот так. Тер-Симонян не то что поверил ему, но многое в этом случае не объяснялось... Он не стал обращаться со своими сомнениями к главному врачу, а пришел ко мне. Тер-Симонян принес с собой одежду Аввакума, его обувь, документы, письма и просил меня, чтоб я от своего имени установил лабораторным путем — фальсификация ли это или...
— Ну и что?
— Семнадцатый век!.. Но этой материи, этой бумаге не триста лет, а самое большее — несколько месяцев.
— Так фальсификация?
— Нет. Я этого не сказал.
— А что же?
— Как будто протопопа перенесли во всем его одеянии из семнадцатого века. И документы — подлинники. Свежие подлинники, если так можно выразиться.
— Что же теперь будет с Аввакумом? — вмешалась Рената.— Неужели будут его держать в больнице? Это жестоко.
— Вопрос
— Интересно, он понимает, в какое время он попал?
— Вполне. Это очень умный человек. Он всем интересуется. Засыпал Тер-Симоняна вопросами. Хочет разобраться во всем.
— И как же он объясняет то, что с ним произошло?
— Бог перенес его на триста лет вперед... Пока порешили вот на чем: Тер-Симонян берет отпуск и, забрав Аввакума под свою ответственность, удаляется с ним на свою дачу, здесь же, в Подмосковье. За месяц попытается растолковать неистовому протопопу ситуацию. Полечит его, нервы-то у бедняги никуда не годятся. Научит его современному русскому языку. Покажет ему Москву. Тер-Симонян обещал держать меня в курсе. Недельки через две я сам к ним съезжу.
— А второй случай? — с жгучим любопытством напомнил я.
— Второй случай... Дело еще более деликатное. Гений из вашей области, космонавтики...
— Королев?
— Нет. Этот сам понял ситуацию и назвался другим именем. Рассказала мне о нем женщина, приютившая его. Она подозревает, что... это Циолковский.
— Ух ты! И что с ним, надеюсь, он...
— С ним все в порядке. Назвался Ивановым. Дни и ночи занят научной работой. Перечитал горы книг, журналов, рефератов. Видно, хочет догнать, разобраться, чтоб идти дальше...
Женщина почти уверена, что это Циолковский.
— Но если это действительно Циолковский, так невежественно и глупо с нашей стороны не попытаться...
— Он правильно поступил — не назвав себя. Пока еще рано. Зачем подвергать себя насмешкам? Отрицательные эмоции ему противопоказаны — ему работать надо... Так вот, третий случай...— Ермак опять уставился на Ренату.
— Вы не захватили с собой документы? Те... выданные в 1932 году?
— Вот они.
Рената достала из сумки пачку документов и передала Зайцеву. Я уже видел их. Ермак медленно развернул их: диплом об окончании Тимирязевской академии — новехонький диплом. И паспорт. И две книги с одной и той же надписью. Одна пожелтевшая от времени, другая новая.
— Вы можете мне это доверить? — попросил Зайцев, внимательно просмотрев все.
— Пожалуйста.
Зайцев опять смотрел на Ренату, а я на него.
Невысокий, худой, пропорционально сложенный, очень славный и обаятельный человек. Серо-зеленые глаза на загорелом с резкими чертами лице смотрели лукаво и сочувственно, понимающе.
В чем было его обаяние — в доброте, любви к людям, доверии к ним, желании сделать каждого счастливым?
— Вы помните свою прабабку?.. — вдруг спросил он Ренату.