Шрифт:
Карнавальный палач
В Дюссельдорфе в феврале, как это обычно повторяется из года в год, во время карнавальных празднеств наступает настоящая зима. Порой мороз доходит до минус двадцати. А потом вместе с карнавальной шумихой уходят и холода, словно кому-то не по нраву недельные кривлянья и гримасы пестро разодетых людей. И тогда наказание морозами сменяется грязновато-благодушной оттепелью.
В прошедшие субботу и воскресенье был пик карнавальных гуляний и самые холодные дни. Из-за сильного ветра, который пронизывал насквозь, людям казалось, что на улице не минус девять, а все двадцать
То ли крутая смена холода и тепла, то ли внезапный переход в жизни города от карнавальной фантасмагории к повседневности, внезапно принесли Вильфриду Штоку жуткую головную боль. Мигренью он страдал давно, с юности, боялся и ненавидел эти приступы боли, которые на несколько часов, а то и дней, выбивали его из колеи. Он так толком и не знал никогда, по какой причине они накатываются. И старался как можно быстрее забыть о приступах, как только боль исчезала… В полиции не существует выходных или праздничных дней в обычном понимании, как у большинства, – полиция должна быть в любой момент начеку, – и Штоку, главному комиссару одного из отделов криминальной полиции Дюссельдорфа, как всегда нужно было немедленно включаться в разбор новых неотложных дел.
Его внешность, как ни странно, не сочеталась с обычными представлениями о шефе полиции, и те, кто видел его впервые, разочарованно удивлялись про себя: «Как этот старик-добряк, (хотя ему не было и пятидесяти), попал в полицию…?» И действительно, среднего роста, лысеющий, круглолицый, голубоглазый, с мечтательно отстраненным взглядом, казавшийся даже полноватым, Шток мог навести, на какое угодно предположение о его профессии, только – не полицейского. В полицию всегда отбирают высоких крепких ребят, и над юным Штоком поначалу посмеивались, но… скоро насмешки и снисходительные взгляды коллег исчезли, молодой человек проявил незаурядные аналитические способности, и именно ему все чаще удавалось решать наиболее сложные криминалистические головоломки. Поэтому через некоторое время он прослыл лучшим в округе следователем.
Его помощник, Вибке, был полной противоположностью ему: высокий, спортивного вида, с шевелюрой «ежиком», с невыразительными чертами лица, тем не менее, привлекающий внимание каким-то острым пронизывающим взглядом. Он и Шток давно работали вместе и хорошо понимали друг друга.
Шток иногда позволял себе из-за приступов мигрени являться на работу немного позже. В понедельник пятнадцатого февраля в свой кабинет он попал около одиннадцати (после того, как дома принял таблетки от головной боли и заставил себя застыть в неподвижной позе в огромном, с откидывающейся спинкой, старом кресле, оставаясь в таком положении около двух часов). Но едва он вошел в кабинет, как тут же постучали, и на пороге появился инспектор Вибке – с ним Шток созвонился утром и уже знал о случившемся. Вибке, не откладывая дела в долгий ящик, начал рапорт:
– Ранним утром поступил сигнал, что в общей мусорной свалке за городом обнаружен труп молодого человека, засунутого сначала в пластиковый, а потом в матерчатый мешок. Шофер одного из мусоровозов, подъезжая к свалке и собираясь сбросить свой очередной груз, заметил высовывающиеся из-под мусора приличные, как ему показалось, туфли. Хотел их взять, потянул, и… вытащил труп с пластиковым мешком на голове. Он тут же позвонил нам. Я с бригадой экспертов сразу выехал на свалку, но… Убит-то парень не там. Очевидно, кто-то, зная, что после карнавала в понедельник весь мусор будет тщательно убираться, а мусорные контейнеры освобождаться, понадеялся, что попавший на свалку труп найдут не скоро, а значит – и следы будут затеряны. Ни шофер, ни мусорщик, по-видимому, при загрузке-разгрузке ничего не заметили.
– Убитый был в карнавальном костюме?
– Нет.
– Надо дать его данные по радио, показать фото по телевидению. В общем, как обычно в таких случаях. Возможно, кто-то его знает, откликнется, – сказал Шток.
– Я уже дал сообщение в средства массовой информации, но не доложил раньше, не хотел… беспокоить. Приступ прошел? – участливо спросил Вибке, который знал, что у его шефа приступы головной боли хотя и бывают не так уж часто, но проходят тяжело.
– Почти, – недовольно поморщился Шток, он не любил говорить о своей болезни. – Ладно, зайдешь, когда будут известны результаты экспертизы и опроса мусорщиков.
Вибке вышел.
Шток тоскливо уставился в окно. Головная боль прошла не совсем. Пульсация в левом виске уменьшилась, но еще осталось некоторое ощущение давления на левый глаз.
– Ну почему людям нет покоя на этой земле? Ну почему надо обязательно убивать друг друга? Даже – в самый веселый праздник – карнавал! – И сам себе усмехнулся… И такие вопросы задает он, старый полицейский волк…
Потом он предположил, что, вполне вероятно, новое дело окажется не таким уж сложным, если найдутся люди, знавшие убитого. Ему хотелось в это верить. Самым тяжелым и ненавистным было для него, когда преступление оставалось нераскрытым, а дело приходилось закрывать за истечением срока. Шток решил не давать ходу мрачным мыслям. И подумал, что надо опять немного посидеть неподвижно. Иногда это помогало полностью избавиться от боли. «Мигрень требует полного покоя», – нередко повторял ему врач.
После обеда Вибке принес первые результаты экспертизы и опроса. Убили парня тринадцатого февраля. Сначала он был оглушен тяжелым предметом по голове, второй удар его добил. Ни на теле, ни на голове убитого не осталось ни ран, ни кровоподтеков, только огромная гематома на задней части головы. Не было ни оторванных пуговиц, ни рукавов, значит, по всей вероятности, не было и драки. Удар, как сообщили эксперты, был для потерпевшего неожиданным. Молодой человек был убит, сидя на корточках, потом от удара он упал на колени, и в таком положении оставался много часов, пока труп не остыл. Отпечатки пальцев преступник не оставил. У парня, уже мертвого, были сломаны позвонки на шее и спине от вдавливания тела в мусорный контейнер. Труп был замечен на свалке в восемь часов сорок минут. До этого там разгрузили только две мусорные машины. Обе они были задействованы на территории восточной части города, в районе Хольцхайма.
Двое рабочих и оба шофера первых в это утро машин заявили, что ничего при разгрузке не заметили, в контейнеры не заглядывали, надобности в этом нет. Машина снабжена автороботом, к нему подводится на роликах контейнер, робот поднимает его, затем опрокидывает, мусор высыпается, контейнер ставится на место. Вся процедура занимает две-три минуты. Какой мусор поступает в машину, они тоже не смотрят. Когда машина была наполнена, ее отвезли на свалку и выгрузили, тут же поехали обратно в город и продолжили работу. Шток молча выслушал донесения Вибке.
– Есть какие-то сигналы? Кто-то опознал парня? – после небольшой паузы спросил он.
– Нет. Пока никто.
– Вот что, в вечерние сообщения по радио и телевидению дай уточнение, что преступление, по всей видимости, было совершено в восточном районе, в пределах таких-то улиц. Если кто-то заметил что-то подозрительное тринадцатого-четырнадцатого или в ночь на пятнадцатое февраля, пусть позвонит в полицию. Если к утру никто не позвонит, сообщение повторять по радио и телевидению через каждые три часа.