Избранное
Шрифт:
– Жаль… возможно, следствию это могло бы очень и пригодиться, – назидательно произнес Вибке.
Фрау Гринберг смутилась.
– Когда приезжает ваш сын?
– В воскресенье или понедельник.
– Когда он приедет, пусть сразу позвонит нам, – и Вибке передал ей свой рабочий телефон.
В воскресенье Вибке специально пришел на работу ради звонка. Он прождал до полудня, но Марк Гринберг не позвонил. Вибке не стал звонить ему домой, решил подождать до понедельника.
– Ма, как хорошо, что ты не поехала меня встречать, как хотела… такой ливень, я весь промок! – улыбаясь, произнес Марк, входя в квартиру. Снятую еще в коридоре куртку он повесил на стоявший
– Ну что ж… Пойдем, я приготовила тебе завтрак: твою любимую яичницу с докторской колбасой и салат. – Мать неожиданно на минуту прижала сына к себе. – Боже мой, как я рада, что ты вернулся! – У нее вырвался вздох облегчения.
– Ты что, так волновалась? Я же не на войну уезжал, разве можно так волноваться из-за пустяков? Ты должна себя беречь, ведь мы с тобой остались одни… отец… – с болью начал он, но не договорил и добавил, – но ничего, мы с тобой сильные, да, мамуля?
– Да, конечно, мой родной! Ешь, а я пойду почту посмотрю.
– Какую почту? Сегодня же воскресенье.
– Ах да, действительно, что же это я…
– Ты сегодня какая-то рассеянная, – улыбнулся Марк.
Она ничего не ответила и вышла в другую комнату. Любовь Александровна не хотела, чтобы сын раньше времени заметил, что она встревожена. «Пусть лучше спокойно поест… Потом… Успею рассказать».
Всю прошедшую ночь она не могла сомкнуть глаз. Сначала объявление по телевидению, фото убитого парня, потом звонок Вибке и осмотр дома. Иногда ее начинало трясти от одного только предположения, что этим убитым парнем мог быть ее сын. Но потом она успокаивала себя как могла:
– Не может же быть, чтобы я не узнала голос Марка по телефону! Он такой же, как всегда, говорил с той же интонацией… как обычно, обращался ко мне так, как мог это сделать только он, мой Марк, а не чужой человек… И вот, слава Богу, сын жив, она дождалась его. А все остальное – какое-то недоразумение. Но оно выяснится! – Гринберг закрыла лицо руками и застыла. Любовь Александровна не видела, как в комнату тихо вошел Марк.
– Мама, что ты сидишь здесь? Ты какая-то странная сегодня. Что случилось? Что? – подойдя к матери, присев на корточки и положив ей руки на колени, спросил Марк. Потом пересел на диван рядом с ней.
– Да, Марк, что-то случилось, но я не нахожу всему этому объяснения… – она взглянула на сына и добавила: – Ты должен сегодня, сейчас, позвонить в полицию. Вот телефон.
– Я? В полицию? Зачем? – неприязненная, брезгливая и одновременно чуть испуганная гримаса исказила его лицо.
– Сначала мне позвонили из полиции и спросили, где ты. А потом попросили встретиться возле дачи и показать дом… что я и сделала. Много раз по телевидению показывали фото парня, найденного на мусорной свалке. Он очень похож на тебя. И если бы ты постоянно не звонил мне, я могла бы подумать, что это, наверное, ты. А так… Я ничего не понимаю… Что это за ужасное недоразумение и почему его связывают с тобой?
Она полувопросительно взглянула на сына. Он сидел, сцепив руки, глядя в пол, слушая. От нее не укрылось, что он, по-видимому, испуган, сцепленные кисти рук от чрезмерного сжатия побелели. «Что с ним… или… он просто неприятно поражен…»
– Полицейский просил немедленно позвонить, как только ты приедешь. Я думаю, он хочет просто убедиться, что это не ты был убит.
– Мне позвонить? Но ведь сегодня воскресенье. Там никого нет, я уверен. Я позвоню завтра. А то если его самого сегодня не будет, придется рассказывать всю эту нелепую историю кому-то другому. А передавать через кого-то – хуже нет. Давай так сделаем, – словно успокаивая себя и мать, и вновь обретая уверенность, сказал Марк. – Я сегодня после дороги отдохну, а завтра спокойно позвоню.
– Марк, скажи мне, все действительно в порядке? Сколько вас там веселилось? – все еще встревоженно спросила мать.
– Да, все в порядке. Нас было восемь: пятеро ребят и три девушки. Все, слава Богу, живы, здоровы. Я думаю, что это… это не имеет к нам никакого отношения. Вот что: я сейчас пойду к себе в комнату, посплю пару часов, потом просмотрю план занятий на этот семестр, может, немного позанимаюсь, а ты не переживай зря. Вечером мы переговорим с тобой обо всем, о завтрашнем звонке также. Вот увидишь, сегодня нам звонить никто не будет. Они все тоже хотят отдохнуть в выходной.
Мать боялась признаться себе, что какое-то десятое чувство подсказывало ей: Марк что-то утаивает.
Любовь Александровна никогда не говорила на эту тему с сыном. Она не хотела его расстраивать, до сих пор умело скрывала, что очень тоскует по Москве, по России. Особенно остро она почувствовала бессмысленность своего пребывания в Германии после смерти мужа. Он погиб в результате автокатастрофы, виновником которой был сам: не смог справиться с управлением автомобиля в гололедицу… Невольно она перенеслась в их уютную московскую квартиру на Кропоткинской, в старом центре Москвы. Как все там было хорошо…
…Люба некоторое время колебалась, не отвечала на предложение Марка (мужа также звали Марк), раздумывала, выходить за него или нет. Мать говорила: «Не вздумай ради бога! Откажи, вдруг захочет уехать, что тогда? Умрешь с тоски там». И вот ее пророчество сбылось, изнывает она потихоньку от тоски здесь, в Германии. Но какая разница – Америка, или Германия, или какая-то другая страна – Родина-то далеко. Да… Мать решительно ей советовала тогда отказать, а подружки наоборот: «Ой, Люб, и что ты думаешь еще! Марк такой видный, красивый, умный. Такого типа люди – замечательные семьянины. Все в дом, к тому же не пьет, не курит». Сама же Люба маялась оттого, что нравился ей Марк, очень нравился, влюблена была. Но… и пугал ее одновременно. Чувствовала, что он парень не промах, но его оборотистость и энергичность не столько радовали ее, по натуре робкую и застенчивую, сколько настораживали. Ей представлялось, что уж очень беспокойной будет жизнь с ним. Но поначалу вышло все наоборот. Он настолько ее любил, что только все и делал, чтобы исполнить все ее желания, только бы ей было уютно, удобно и хорошо, хотя она ни о чем особенном его и не просила. По этой же причине, чтобы не волновалась излишне, и в школу не пустил работать. Так она, будучи учительницей английского языка, превратилась в домохозяйку. А потом появился сын, и все внимание было отдано ему.
Люба не считала себя необыкновенно красивой и какой-то особенной, и сама не понимала, почему ей выпало такое счастье. Со всех сторон она только и слышала о разводах, изменах, ссорах. И благодарила Бога, что у нее спокойная, счастливая жизнь. И чем больше старался угодить ей муж, тем больше чувства благодарности и нежности переполняли ее. Марку Люба казалась Мадонной, сошедшей с картин старых мастеров. Раз увидев ее, не мог забыть. Навсегда пленила Марка необычайная чистота ее светлого лика: огромных голубых глаз, нежного овала в обрамлении пшеничного цвета волос. Угадал сердцем Марк, а позже год от года уверялся, что не изменит жену ни время, ни появившаяся роскошь, которой он окружил ее. Многие ее ровесницы теряли себя со временем, превращаясь в суетных алчных фурий… Все было хорошо до той поры, пока Марку не пришла мысль уехать в Германию. Для него были тесны рамки законов в России, незаконно же делать бизнес он не хотел. Ему долго пришлось уговаривать жену, и она вынуждена была согласиться, так как не представляла себя больше без него.