Избранное
Шрифт:
Он все еще держал руку Нефелы, но взгляд его был устремлен на Геру, на ее тело.
Она не выдерживала долго его взгляд, словно бы небрежный и вместе с тем намеренно уязвляющий, — взгляд, каким он смотрел только на нее, на ту, в которой всегда чувствовал сопротивляющееся ему достоинство. Хорошо, тучка — его создание; пусть Зевс считает ее своей собственностью; она отомстит любимцу: горе Иксиону, если только он посмеет заключить эту тучку в объятия! Она уже желала, чтобы он сошелся с Нефелой, и чтобы принял ее за Геру, и чтобы смертные узнали об этом, и чтобы их смех уязвил Зевса; да, теперь она хотела этого.
Но оставаться здесь она больше не желала.
Его
Когда пришло время трапезы, Зевс посадил Нефелу на место Геры; все ее чувства подсказывали ей, что она должна делать: она знала, что Зевс — Повелитель, и видела, что соперница освободила место. Она сидела на троне и молча вкушала амброзию. Никто из богов не заметил обмана.
Зевс привел Нефелу в покой, схожий с его опочивальней. Она думала, что он ляжет рядом с ней на ложе, но он сказал, смеясь: «Подожди!»
Она осталась ждать.
Зевс снова пригласил Иксиона к себе. Гера узнала об этом от своей посыльной, вороны, и поспешила в Фессалию; ворона летела впереди.
Иксион поднимался на Олимп и видел только ее, Единственную, казавшуюся ослепительной горной вершиной, в сверкании снегов, в сиянии небес, в пене облаков: этот блеск и этот облик! Он не чувствовал усталости; Зевс влил в него силы, и он с легкостью горного оленя взбирался вверх по кручам и чувствовал: настал его день! Над ним, в вышине, с криком пронесся орел. Во дворце его принял верховный бог; Нефела сидела на месте Геры.
Зачем это делал Зевс? Так ему хотелось, и все. Он играл в новую, неведомую игру, которая еще и еще раз обнаруживала его могущество, и то, что Гера была уязвлена, только разжигало его. Он подвел Иксиона к Нефеле, и она поняла, что незнакомец предназначался ей, но она также знала, что за этим незнакомцем стоит Он, Сам, цель ее вожделений, и, угадав, чего хотел от нее Единственный, склонилась, сияя, к Иксиону. В глазах его вспыхнул огонь желания: эта дразнящая плоть, угадываемая под скрывавшими ее одеждами. Они безмолвно сидели рядом, предназначенные друг для друга, и совершали трапезу; боги сконфуженно молчали. Зевс шумел и смеялся. Из богов только один Аполлон заметил обман, и это внушало ему отвращение.
Но он не вышел из-за стола.
После трапезы получилось так, что Иксион остался наедине с той, кого принимал за супругу Зевса; она привела его в свой покой, и он принял его за опочивальню Державного. Пена облаков. Иксион жаждал только утоления своего желания, а Нефела чувствовала, как в ней пробуждалась страсть и как она разгоралась и становилась все ненасытнее и оставалась неутоленной: тут даже Пан оказался бы бессилен. Она ощущала, и все сильнее, только пустоту, которая, подобно разверстой бездне, могла заглатывать и заглатывать, и Иксион устремлялся в эту бездну и уже чувствовал изнеможение и почитал это счастьем.
Потом он заторопился на землю.
Она попросила, цепляясь за него: «Побудь еще!» Он высвободился. Она сказала умоляющим голосом: «Приходи снова!»
Он возразил: «Приходи сама ко мне, в мой дворец, на мое ложе».
Она хотела кивнуть и не посмела: она не знала, угодно ли это Повелителю.
Иксион видел ее горящие глаза; у него мелькнула мысль, не похитить ли ее, как вдруг он ощутил трепет во всех членах и увидел в том признак немощи, полного измождения; он понял, что дерзнул на то, что ему не по силам.
То был только миг.
Он повернулся и покинул опочивальню.
Гермес улыбался; тихо плыли облака. Иксион сомкнул глаза и увидел ту, что с неба.
Гера тем временем предстала, незримая, перед Дией и дохнула на нее, и от дуновения богини поседевшие волосы Дии тотчас обрели свой прежний блеск и стали черными как ночь, а в чреве ее появился ребенок. Дия испытала блаженство, когда почувствовала, что она тяжелая; она оглядела свой округлившийся живот — это тело, давно томившееся жаждой материнства. После того как она поседела, Иксион не раз еще приходил к ней на ложе, но то была не любовь, только сильное нетерпение плоти; она не испытывала радости и, принимая его, уповала на одно — на сына, в котором видела теперь, после гибели отца и охлаждения мужа, последнюю возможную для себя опору. Почувствовав в своем чреве дитя, она подбежала к зеркалу и в нем увидела свои волосы, черные и сияющие, как прежде, и тут ей открылось, кому она обязана этим чудом; она вознесла руки к небу и стала благодарить Геру, искренне веря, что теперь начинается новая полоса в ее супружестве с Иксионом.
Он пробудился только у Бычьих ворот; тут Гермес оставил его; Иксион прошел через ворота, Бычьи, потом Солнечные, и замер от неожиданности: перед ним стояла Гера, под фатой и в одеждах, покрывавших ее всю, до ступней, даже рук не было видно; и все же это был не мираж. Она стояла и молчала; за ней Иксионов дворец, весь в лунном сиянии, сверкающий, как золото ее трона. Она казалась ему сейчас еще более ослепительной, ему подумалось даже, что он, пробудившись, еще находится в опьянении самого ясного сна — так скоро она последовала его желанию, а теперь холодела от отчаянной решимости быть с ним, смертным, земным, и внезапно до его сознания дошло: ведь он вкусил нектара и амброзии, и, стало быть, теперь он — бессмертный, как тот, кого она оставила ради…
Иксион не отважился продолжить мысль.
Она стояла на гравийной дорожке, на том месте, где провалился в яму и сгорел Деионей. Мягкий, настойчивый свет луны. Иксион дрожал, сжигаемый страстью, но он знал, как изможден, и не решался приблизиться к той, что стояла в ночи, сладостно нашептывающей и дразнящей; он был слишком смущен, чтобы вымолвить слово, был поражен неожиданным открытием, был слишком земной в той медлительности, с какой соображал, что с ним произошло. Он велел Гере прийти; он хотел только просить ее, это вышло неожиданно, он содрогнулся от того, что дерзнул на повелительный тон, — и вот она стоит перед ним, повелителем, супруга Зевса, и полным страсти взором смотрит на него, земного, но уже не смертного: Иксион напряг все свои силы, чтобы выдержать ее взгляд. Он выдержал; но ему уже не достало сил сделать шаг к ней. Гера вдруг выпростала руку из одежд — для того только, чтобы плотнее прижать к телу; она стояла подобно чудовищному знаку во дворе бездыханно тихого дворца, и Иксион видел только ее глаза, горящие и таинственно сверкающие, но тут она неожиданно исчезла.