Избранное
Шрифт:
Дионисий послал одного из стражников в грот слегка поджарить Никофора; сделал он это не из желания помучить врага, а только из стремления обрести уверенность, каковая дается лишь точным знанием. Брюшным демонам огонь неизвестен, он находится за пределами их опыта, и, следовательно, они — в этом и заключался расчет властителя — не смогут издать такие звуки, какие огонь извергает из живой плоти, не смогут воспроизвести тот отчаянный, надрывный, извергнутый из самой глубины естества вопль, который услышал Дионисий точно по прошествии срока, необходимого, чтобы спуститься в грот. Сомнений не было: вопль вырывался из груди человека, подпаливаемого живым, никакой демон не смог бы так точно воспроизвести этот вопль, и когда самодержец спустился в темницу, он увидел, что Никофор сидит, крепко-накрепко прокованный цепями, а его левое плечо обожжено.
Расчет оправдался, доказательство неопровержимо, силлогизм завершен, и Дионисий распорядился умерить страдания узника, все еще стонущего и мечущегося от боли. Плечо смазали целебными маслами, и, облегчив так страдания плоти своего узника, повелитель решил, что и дух его должен смягчиться, а потому предпочел сменить гнев на милость
Удастся ли вновь и вновь добиваться столь прекрасного результата? Грот душевного очищения! — довольно смелая мысль. Весьма вероятно, она приходила на ум стратегу, однако обстоятельства отнюдь не способствовали созданию царства всепрощения и миролюбия, о котором он, быть может, втайне мечтал. Ведь он искал общества философов, беседовал с южноиталийскими пифагорейцами и наверняка вел ученые споры с Платоном; он много читал, сам сочинял трагедии, играл в собственных пьесах и как актер пользовался большим успехом у сограждан; умел также играть на кифаре и лире, однако время не благоприятствовало ни музам, ни добродетели: повсюду одни заговоры, покушения, мятежи, войны и прочие проявления непокорности, так что самодержцу волей-неволей пришлось прибегнуть к таинственному гроту, дабы с его помощью увеличить свою осведомленность. К примеру, выловив двух заговорщиков, пробравшихся в город каждый своим путем, и продержав их для начала несколько месяцев в одиночном заключении, он притворился, будто не догадывается о связи между ними, и поместил их обоих в том самом гроте, заковав в цепи и заткнув кляпом рот; но кляпы были такие, что узники могли потихоньку переговариваться, и тихий их шепот открыл властелину такую бездну ненависти, о какой он и не подозревал; а это дало ему право и силу истребить три процветающих рода, смести с лица земли город Наксос, родину заговорщиков, и распахать то место, где он стоял.
Но как же происходило это чудо, кто доносил слабое дуновение, вылетавшее из уст говорившего, до ушей слушающего у столь удаленной от грота щели? Тотчас после разговора с Никофором повелитель Сиракуз повторил проведенный опыт, на этот раз без огня, так как никакой нужды в нем не было: он просто приказал одному из стражников, оставшемуся в гроте, где висел на цепях узник, напевать солдатскую песенку, а сам направился к щели и услышал его пение. Два шага в сторону — и ничего, кроме шороха стрекозьих крыл; ухо к щели — и вновь песня. Вела ли эта трещина в грот? Специально посланные скалолазы подтвердили эту догадку, однако удаленность щели от грота намного превосходила известные из опыта возможности человеческого слуха, а самым загадочным во всей этой истории по-прежнему оставалось то обстоятельство, что сквозь щель доносился и такой тихий шепот, расслышать который и в самом гроте не удавалось. Кто его нес по трещине? Если какое-то живое существо, обитавшее в гроте, то тогда — с каких пор? Ведь грот лишь совсем недавно был сплошной глыбой гранита, скалой в скале; выходит, в камне тоже есть какая-то жизнь? Может быть, точно в том месте, где висел на цепях Никофор, в скале была крошечная трещинка, и в ней жил некий дух, некий крылатый юноша-демон, который теперь, обретя свободу, с удовольствием шатался по просторному гроту и от нечего делать забавлялся, передавая дальше звуки, возникшие в гроте? Дионисий не спросил демона, как его имя, и невидимый юноша промолчал. Так что повелитель принял его таким, каким тот ему казался — нежданно-негаданно вторгшимся в земную жизнь существом, которое, принадлежа к высшим сферам, тем не менее по милости небес отнеслось к нему благосклонно, а посему — дабы не утратить его внимания и в знак благодарности — было бы уместно ненавязчиво оказывать ему почести. Дионисий приказал ежедневно приносить демону жертвенные чаши с молоком и кровью, и демон продолжал ему служить.
Иначе повел себя его сын, тоже Дионисий; он тоже вел ученые споры с Платоном, тоже испытывал тягу к познанию, однако в отличие от отца не обладал чувством меры. Он зазнался и принял то, в сущности, случайное обстоятельство, что демон обитал в гроте, находящемся в пределах его владений, за знак особого расположения богов и доверился этой воображаемой милости в столь неподобающей степени, что возомнил, будто его минует жребий любого владыки — постоянная угроза его владычеству и обязанность неотступно противодействовать этой угрозе. Отец дал сыну наглядный урок, на час посадив его друга Дамокла, в шутку выразившего желание в течение часа побыть повелителем, под меч, висевший на одном конском волосе, и сын с ужасом осознал, какая опасность нависает над властью, но потом, уповая на верную службу воздушного демона, позабыл об этом уроке, а вместе с ним и о примере осмотрительности, который своей жизнью подал ему отец, повелевший обыскивать своих жен на пороге опочивальни, дабы обезопасить себя от спрятанного под платьем ножа (к тому же подойти к этому покою можно было лишь по мосту, который днем поднимался); еще ой приказывал брадобреям (которых позже заменил своими дочерьми) не стричь ему волосы и бороду ножом, а подпаливать их тлеющими ореховыми скорлупками; ввел он также в обычай — и нарушение его стало роковым для сына — время от времени удалять из жизни всех обслуживавших грот и щель в горе: не только для того, чтобы сохранить
Его отец умер в своей постели после тридцати восьми лет правления.
Дионисий Третий совсем повредился умом: он превзошел гибрис своего предка и вообразил, будто тот демон — не кто иной, как Ирида, препоясанная вестница богов, дочь дневного света и морского бога Тавманта, подруга западного ветра и победительница льва, которую Гера милостиво предоставила ему; он приказал расширить грот, превратить его в храм и в честь Ириды ввел отвратительный обычай убивать гонцов, приносящих плохие вести, на склоне горы над гротом, так что кровь гонца стекала в щель сквозь охапку цветов, составляющих символ Ириды — радугу. И когда какой-то дерзкий стихоплет высмеял этот обычай в виршах, какими испокон века пачкают стены в людных местах, и повторил то мнение об Ириде, какого издревле держались отцы и деды, а именно — что она благосклонна к любому и каждому, Дионисий приказал выследить и распять нечестивца; это бы все не беда, поскольку порядок есть порядок, но с того часа повелитель возжаждал обладать телом богини. Он вознес к ней молитвы в гроте и по каким-то знакам, каким-то рокочуще-призывным звукам счел свою мольбу услышанной, а чтобы попасть на ложе богини, попытался с помощью подъемных устройств взобраться на радугу, как-то вечером раскинувшуюся над Сиракузами; в конце концов он приказал приковать себя голым к скале в гроте, велел всем стражникам удалиться и призвал бессмертную к себе. Утром его нашли искромсанным кинжалами, а поскольку в пыли отдельно валялся его отрезанный член, все поверили в месть оскорбленной богини, а некоторые даже пустили слух, что сама Гера сошла с Олимпа, дабы покарать его дерзость.
Один из телохранителей провозгласил себя тираном, то есть «самодержавным стратегом», и при нем наметился возврат к разумному использованию грота в качестве тюрьмы. Однако при последующих Дионисиях — исторические хроники не удостаивают их упоминанием — чудо грота окончательно выродилось; его низвели до уровня придворного увеселения и попросту забавлялись, играя в то, что при открытии чуда Дионисием Первым — его можно было бы с полным основанием именовать Дионисием Мудрым — было вызвано настоятельной необходимостью: внизу, в гроте, пытали закованного в цепи, а собравшиеся наверху, у щели, по его крикам должны были угадать вид пытки. Потом все опустилось еще ниже (постепенно все на свете опускается еще ниже). Если бы такая игра, принося какие-то новые знания о природе человека, о наиболее удачных способах воздействия на его нервы и мускулы, споспешествовала даче требуемых показаний, то она — нельзя не признать — служила бы делу государственного правления; но поскольку игра в угадайку служила лишь для развлечения, то она и скатилась вскоре в область скабрезного: угадывать стали уже любовные ласки и степень возбуждения совокуплявшихся.
В конце концов грот достался равнодушным гидам, по долгу службы демонстрирующим местный феномен, в каковой роли грот пребывает и поныне. Платят за такую демонстрацию от тридцати до сорока тысяч лир; само по себе чудо того не стоит, но туристы покорно платят. Правда, говорят, уже имеется проект вдохнуть новую жизнь в историческое наследие, возродить старинные обычаи и создать своего рода акустическое порно-шоу, демонстрируя слушателям здесь, в райских садах вблизи древнего амфитеатра, высоко над мерцающими гранитными скалами, звуковое сопровождение интимных сцен, происходящих в гроте.
Говорят также, что опрос мнений, проведенный среди туристов, дал весьма положительные результаты. Вполне возможно, что проект этот уже осуществлен.
Перевод Е. Михлевич
ДВАДЦАТЬ ДВА ДНЯ ИЛИ ПОЛОВИНА ЖИЗНИ
Восточный вокзал, перрон «А», экспресс «Север — Юг», 23 час. 45 мин. Ночью этот вокзал всегда кажется удивительно уютным: черная ночь, мягкий свет фонарей, стальной купол неба покоится на прочных опорах и голуби спят в своих укромных гнездах. По небу тянутся молочно-белые упругие облачка, укрощенные драконы фыркают в упряжках, и вечные недруги — волк и овца, лев и теленок, пантера и газель — без ненависти и страха обнимают друг друга и сердечно желают друг другу всего самого лучшего; бог совсем рядом, до него рукой подать, и божественный порядок — понятен: у архангела красная шапка, у ангела-хранителя красный шарф, змию доступ сюда закрыт и даже прокопченный черт трудится на благо остальным. И как хорош тот новый мир [18] …
18
«…И как хорош тот новый мир…» — В. Шекспир, «Буря», V акт, сцена I. Перевод М. Донского. (Шекспир В. Собр. соч., М., Искусство, 1960. Т. VIII, с. 205.)
Пожалуй, не хватает только пальм.
Проявления национального характера в минуты прощания: немец, по-моему, облагораживается.
Навязчивая идея: боязнь оказаться в одном купе с человеком, который только что защитил диссертацию на тему «Эпический театр и драматургия Бертольта Брехта».
Вздох облегчения: второй диван поднят.
Рядом, за дверью открытого купе, два генерала, воротники мундиров у них расстегнуты. Один читает газету — удивительное зрелище. Легче было бы представить себе, что он читает книгу, это традиционнее. Газета вносит момент отчуждения. Почему?