Избранное
Шрифт:
— Помогите мне! — крикнула Артемида и указала на ослицу с сильно раздувшимися боками, которая стояла в полусоленой и полупресной воде и стонала. — Она собирается рожать, а места у нее нет!
Прометей и Посейдон уложили роженицу в плоскую илистую ложбинку, однако от пережитого испуга животное свела такая судорога, что, несмотря на сильные схватки, ослята не могли выйти из материнской утробы. Артемида растирала повизгивающей ослице, которая с мольбой смотрела на нее большими коричневыми глазами, напрягшийся живот.
Посейдон отвернулся. Женские и материнские дела пугали его. Увидев, что два арабских жеребца бьются из-за полузасыпанной лужи пресной воды,
— Где вода, там хозяин я! — в ярости вскричал он. На губах у него выступила пена, такая же, как на мордах бесившихся коней, а глаза бога и глаза жеребцов одинаково налились кровью. По носу лошади, которую Посейдон держал левой рукой, текла кровь, ее шейные позвонки хрустели, и когда она, дрожа, подчинилась ему, Посейдон немного разжал кулак, после этого сдалась и вторая. Теперь кони спокойно стояли рядом с морским богом, и он попеременно поил их, набрав воды в горсть. И он до тех пор брал у Океановых дочерей полные раковины, не обращая внимания на жажду остальных, пока его животные удовлетворенно не засопели.
Жара немного спала, и в ветвях оленьих рогов опять защелкали, хотя еще и хрипловато, самые дерзкие из юных обезьян. Укрощенные кони звонко ржали. Далеко на севере им отвечала какая-то кобыла.
— Слушай, милая моя, — увещевала ослицу Артемида, — опасность миновала! Охотница помогает роженице. Пусть в лесу резвятся здоровые дети.
Ослица потянулась — судорога отпустила ее, — раздвинула тонкие ляжки, и двое малышей выскользнули из ее утробы на свет. Уши ослят, хоть и мягкие, были уже замечательно острые и длинные, а вот их шерстка, белая, как остывший пепел, была расчерчена широкими, угольно-черными полосами, шедшими горизонтально от шеи и спины к животу, а также по задним ножкам и мордочкам.
Увидев их окрас, мать-ослица оторопела, но потом все же попыталась пересохшим языком столь же нежно вылизать это свое потомство, как обыкновенных серых ослят.
— Страх порождает уродов, — ожесточенно заявила Артемида.
Прометей же не мог налюбоваться новорожденными.
— Погляди, какие они милые! — сказал он, испытывая облегчение от того, что среди всего этого бедствия появилось что-то отрадное, и кончиком пальца легонько, едва касаясь, провел по черной полоске от уха до челюсти. Артемида с ненавистью посмотрела на него.
— Это ублюдки, — пренебрежительно сказала она, — какая-то помесь, ни то ни се. Пожар привел мать в смятение, она зачала от искр и пылающих углей. То, что она произвела на свет, не ее породы. Кто знает, какое племя населит теперь леса! — Она выпрямилась, и ненависть ее дышала таким холодом, что Прометей отпрянул. — Ты привел к нам Гефеста, — продолжала она ледяным тоном. — Этого мы тебе никогда не забудем.
— Что же произошло? — спросил Прометей во второй раз и уже совершенно потерянный. Тогда наконец Посейдон поведал ему о прибытии кузнеца на Олимп, о страшном оружии царя и о наказании Геры.
Прометей закрыл лицо руками.
— Я не могу в это поверить! — простонал он.
— Так поверь своим глазам, титан! — промолвил Посейдон.
Тихо зарычал лев. Утолив жажду, он почувствовал голод или по крайней мере желание пожевать. Зверь повернул голову, увидел рядом с собой трепещущего детеныша антилопы и с удивлением тряхнул мощной гривой. С каких это пор добыча идет к нему сама? Что, собственно, случилось с той минуты, как пальмы внезапно превратились в огонь? Он бросился в Нил, это
Лев разинул пасть в третий раз, зафыркал, втянул голову в плечи и взглянул на похищенную добычу, которую еще мог схватить зубами. И вот он поднял лапу, проверяя, действуют ли мелкие мышцы, выпускающие наружу когти. Тут надо рвом появилась летящая Деметра, разбрасывая семена из мешка, и после каждого ее броска в теплом иле произрастали цветы.
Благоухание ночной росы, медленно поднимаясь, заполняло ущелье лимана, на дне которого покачивалось небо. Дождь утих, Нил, как всегда, неторопливо катил свои воды по старому руслу, и его равномерный шум призывал к тишине и покою. Лев мирно сомкнул челюсти и перестал ворчать, и даже детеныши павиана молча, как зачарованные, смотрели на цветущий берег. Мать близнецов счастливо улыбалась, и в этой улыбке гасла ненависть. Звери стояли под звездами в синеве ночи и грезили. Вдруг с ближнего нубийского холма снялась стая птиц и кричащей тучей взвилась в небо.
Лев испугался и занес когтистую лапу, норовя цапнуть существо впереди себя. Если бы Артемида не отскочила, едва лишь он шевельнулся, быть бы ей разодранной. Теперь же его лапа обрушилась на отраженное в воде небо, но в этот миг земля грозно загудела.
— Зевс приближается! — закричала Деметра, которая, продолжая сеять, достигла северного побережья Красного моря. — Кратос и Бия следуют за ним. Он идет сюда!
Океановы дочери бросились врассыпную.
— Он должен держать перед нами ответ, — решительно заявил Прометей.
Посейдон горько рассмеялся.
— Его молния разорвет тебя на куски, дурак! — возразил он. И поспешно прибавил: — Таких слов я больше не потерплю. Немедленно покинь мои владенья!
Шаги приближались. Ил чавкал и хлюпал. Вода была серая. Воздух гудел от шума, дыхание у львов было жаркое и отдавало серой. Какая-то горилла заколотила себя в грудь.
Деметра повернула назад.
— Покинь мои владения! — орал Посейдон. — Ты оскорбил царя! — Он поднял трезубец, лицо его потемнело от гнева. Кони рядом с ним били копытами. Зубы у них были широкие и желтые, они могли бы перекусить ногу быку. — Уходи прочь, титан! — кричал Посейдон. — Ты всегда был нам чужим!
Деметра слушала его ошеломленно и с отвращением. «Почему Прометей терпит такую хулу? — думала она. — Ведь он никогда не был трусом!» Взгляд ее заклинал титана: «Защищайся!» Но Прометей пытался выиграть время. Молча, но и не опуская глаз, выдержал он наскок Посейдона. Он не хотел без нужды раздражать богов, ибо намеревался напомнить Зевсу клятву, данную им перед выздоровлением, и ему требовались свидетели.
Посейдон разгадал его намерение и отнюдь не собирался ему способствовать. Время заговоров против Зевса минуло безвозвратно, теперь идет борьба за второе место, и каждый должен драться за себя! Если Зевс испепелит этого олуха, тем лучше! Птицы всей стаей повернули на юг. Во рву ожили страх и хищные вожделения, заговорив сотнею голосов. Венчики цветов поникли, их медовый сок начал разлагаться, они испускали тяжелый, сладковатый запах тления.