Замерзшее окно как глаз слепца.Я не забуду твоего лица.А на окне — зеленый стебелек,Всё, что от времени я уберег:В краю, где вьется легкая лоза,Зеленые туманные глаза.
Январь 1941
200. «Крылья выдумав, ушел под землю…»
Крылья выдумав, ушел под землю,Предал сон и погасил глаза.И подбитая как будто дремлетСизо-голубая стрекоза.Света
не увидеть Персефоне,Голоса сирены не унять,К солнцу ломкие, как лед, ладониВ золотое утро не поднять.За какой хлопочешь ты решеткой,Что еще придумала спеша,Бедная больная сумасбродка,Хлопотунья вечная душа?
Январь 1941
201. «Бродят Рахили, Хаимы, Лии…»
Бродят Рахили, Хаимы, Лии,Как прокаженные, полуживые,Камни их травят, слепы и глухи,Бродят, разувшись пред смертью, старухи,Бродят младенцы, разбужены ночью,Гонит их сон, земля их не хочет.Горе, открылась старая рана,Мать мою звали по имени — Хана.
Январь 1941
202. «Белесая, как марля, мгла…»
Белесая, как марля, мглаСкрывает мира очертанье,И не растрогает стеклаМое убогое дыханье.Изобразил на нем мороз,Чтоб сердцу биться не хотелось,Корзины вымышленных розИ пальм былых окаменелость,Язык безжизненной зимыИ тайны памяти лоскутной.Так перед смертью видим мыЗнакомый мир, большой и смутный.
Январь 1941
203. «Не раз в те грозные, больные годы…»
Не раз в те грозные, больные годы,Под шум войны, средь нищенства природы,Я перечитывал стихи Ронсара,И волшебство полуденного дара,Игра любви, печали легкой тайна,Слова, рожденные как бы случайно,Законы строгие спокойной речиПугали мир ущерба и увечий.Как это просто всё! Как недоступно!Любимая, дышать и то преступно…
Январь 1941
204. ЛОНДОН
Не туманами, что ткали Парки,И не парами в зеленом парке,Не длиной, — а он длиннее сплина, —Не трезубцем моря властелина, —Город тот мне горьким горем дорог,По ночам я вижу черный город,Горе там сосчитано на тонны,В нежной сырости сирены стонут,Падают дома, и день печаленСредь чужих уродливых развалин.Но живые из щелей выходят,Говорят, встречаясь, о погоде,Убирают с тротуаров мусор,Покупают зеркальце и бусы.Ткут и ткут свои туманы Парки.Зелены загадочные парки.И еще длинней печали версты,И людей еще темней упорство.
Январь 1941
Москва
205. 1941
Мяли танки теплые хлеба,И горела, как свеча, изба.Шли деревни. Не забыть вовекВизга умирающих телег,Как лежала девочка без ног,Как не стало на земле дорог.Но тогда на жадного врагаОполчились нивы и луга,Разъярился даже горицвет,Дерево и то стреляло вслед,Ночью партизанили кустыИ взлетали, как щепа, мосты,Шли с погоста деды
и отцы,Пули подавали мертвецы,И, косматые, как облака,Врукопашную пошли века.Шли солдаты бить и перебить,Как ходили прежде молотить,Смерть предстала им не в высоте,А в крестьянской древней простоте,Та, что пригорюнилась, как мать,Та, которой нам не миновать.Затвердело сердце у земли,А солдаты шли, и шли, и шли,Шла Урала темная руда,Шли, гремя, железные стада,Шел Смоленщины дремучий бор,Шел глухой, зазубренный топор,Шли пустые, тусклые поля,Шла большая русская земля.
1941 или 1942
206. «Привели и застрелили у Днепра…»
Привели и застрелили у Днепра.Брат был далеко. Не слышала сестра.А в Сибири, где уж выпал первый снег,На заре проснулся бледный человекИ сказал: «Железо у меня в груди.Киев, Киев, если можешь, погляди!..»«Киев, Киев! — повторяли провода. —Вызывает горе, говорит беда».«Киев, Киев!» — надрывались журавли.И на запад эшелоны молча шли.И от лютой человеческой тоскиЗадыхались крепкие сибиряки…
1941 или 1942
207. УБЕЙ!
Как кровь в виске твоем стучит,Как год в крови, как счет обид,Как горем пьян и без вина,И как большая тишина,Что после пуль и после мин,И в сто пудов, на миг один,Как эта жизнь — не ешь, не пейИ не дыши — одно: убей!За сжатый рот твоей жены,За то, что годы сожжены,За то, что нет ни сна, ни стен,За плач детей, за крик сирен,За то, что даже образаСвои проплакали глаза,За горе оскорбленных пчел,За то, что он к тебе пришел,За то, что ты — не ешь, не пей,Как кровь в виске — одно: убей!
1942
208. «Наступали. А мороз был крепкий…»
Наступали. А мороз был крепкий.Пахло гарью. Дым стоял тяжелый.И вдали горели, будто щепки,Старые насиженные села.Догорай, что было сердцу любо!Хмурились и шли еще поспешней.А от прошлого остались трубыДа на голом дереве скворешня.Над золою женщина сидела, —Здесь был дом ее, родной и милый,Здесь она любила и жалелаИ на фронт отсюда проводила.Теплый пепел. Средь пустого снегаЧто она еще припоминала?И какое счастье напоследокРуки смутные отогревало?И хотелось бить и сквернословить,Перебить — от жалости и злобы.А вдали как будто теплой кровьюОбливались мертвые сугробы.
1942
209. НЕНАВИСТЬ
Ненависть — в тусклый январский полденьЛед и сгусток замерзшего солнца.Лед. Под ним клокочет река.Рот забит, говорит рука.Нет теперь ни крыльца, ни дыма,Ни тепла от плеча любимой,Ни калитки, ни лая собак,Ни тоски. Только лед и враг.Ненависть — сердца последний холод.Всё отошло, ушло, раскололось.Пуля от сердца сердце найдет,Чуть задымится розовый лед.