Избранное
Шрифт:
Пассажиров набилось в автобус вдвое больше положенного, но Мурат не стал протестовать: движок у него надежный — вывезет.
Он сел на свое место, включил зажигание и крикнул помощнику:
— Кончай! Пора отправляться!
Вот тут-то как раз и подоспел Ариф со своим сыном. Пальто на старике до пят, с волочащимися по земле полами. С годами он усох, осел — вот пальто и оказалось ему чересчур длинным.
— До свидания, — сказал он сыну, принимая от него повод с бычком. — Кланяйся невестке.
— Счастливого тебе пути, — пожелал тот,
— Если кто поедет к нам в деревню, передай через него весточку. Что нужно будет — пришлю! — крикнул Ариф и, отвернувшись, выругался сквозь сжатые зубы: — Ишь ты, жадюга! Отцу родному бычка отдавать не хочет. Но ведь бычок-то мой, я его тебе подарил, что ж ты сычом смотришь. Ну да ладно…
Он подошел к перепачканному помощнику шофера и попросил:
— Сунь куда-нибудь эту скотину.
— Куда же я ее суну? — ответил тот. — Все уже забито.
Ариф шутить не любил.
— Куда-нибудь да сунь! — сурово отрезал он. — Не оставаться же нам с ней в этом проклятом городе.
— Говорю тебе, все забито.
Ариф, громко ворча, пристроил бычка на задней площадке. При этом он погнул трубу печки. Обозленный хозяин поднял крик.
— Ну что ты развопился? — осадил его старик. — В дороге всякое случается.
Мурат встал со своего сиденья и прошел в заднюю часть автобуса. Ему достаточно было одного взгляда на Арифа, чтобы понять: старик настырный, с ним лучше не связываться.
— Потеснитесь, землячки, — сказал он пассажирам. — Деливиранцы — народ упрямый, их все равно не переспоришь.
Трудно было понять, что звучит в его голосе: суровость или насмешка.
— Ехать не так уж долго, потерпите, — проговорил Ариф.
— Ладно, ладно, — вздохнул Мурат. — Плати за проезд.
Уж тут-то не было никаких причин для спора. До Деливирана и до Шабаноза — одна плата, хоть Деливиран и поближе. За бычка взяли как за взрослого пассажира. Ничего не поделаешь, пришлось раскошеливаться.
— Поехали, — сказал Мурат. Он втащил внутрь пассажиров, которые висели, держась за поручни, захлопнул дверь и протиснулся на свое место. Автобус тронулся. Одним духом перемахнул через Ешильез, Сольфасоль, Хаджикадын-Дереси. Взобрался на Эти-Йокуш. И покатил по ровному, как стекло, шоссе к аэропорту. Сразу за аэропортом начиналась плохая дорога. Но Мурат привык к любым дорожным условиям.
В задней части автобуса образовалось свое обособленное общество. Десять молодых парней из Карапазара и Шабаноза принялись отпускать шуточки по поводу Арифова бычка. Все они работали подмастерьями в типографиях и ремонтных мастерских, жили в геджеконду, в родные свои деревни ездили за провизией и хлебом. Ариф со своим бычком оказался для них сущей находкой: хороший повод почесать языки.
Стекла в задней двери были разбиты, сквозь дыры тянуло ледяным холодом. Бычок — он лежал на кипе железа — весь съежился, задрожал. Начали замерзать и все сидевшие позади на вещах пассажиры. Вдруг они громко захохотали. Передние пассажиры удивленно оглянулись.
— Продай
— Непродажный, — сухо отрубил Ариф.
— Тридцать лир за него заплачу.
— Сказал тебе: непродажный.
— Двадцать лир заплачу.
— Непродажный.
— А я тебе пять лир дам, — встрял в разговор еще один пассажир.
— Нашли над кем потешаться, черти окаянные! — взъярился Ариф. — Я вам в отцы гожусь.
Ему ответил дружный взрыв хохота.
К вящему удовольствию парней, Ариф разразился проклятиями. До Чубука шла еще более или менее сносная дорога, дальше начались сплошные подъемы, спуски, серпантин. Да еще и гололед. Проехали Каргын-Чайыры. В Карадере автобус остановился. Чтобы преодолеть предстоящий крутой подъем, надо было надеть цепи. Мурад вместе со своим помощником энергично занялся этим делом. Пассажиры выходили, справляли нужду и снова лезли в автобус. Каждый раз они задевали бычка. И делали удивленные глаза.
— Что это — собака или кошка?
— Какая там собака или кошка, — взвивался Ариф. — Бедняга жил в Анкаре без присмотра, вот и отощал. Через год вы его не узнаете, такой бычище будет!
В Карадере было очень холодно. Ветер сыпал снежной крупой, вот-вот начнется буран. Пассажиры насквозь продрогли.
Мурад и его помощник продолжали возиться с цепями. Тем временем все кругом затянул туман — такой густой, что даже аэропорта не видно, лишь едва проглядывали ближние дома и деревья.
Ариф стащил с себя пальто и безрукавку. Безрукавкой прикрыл бычка, пальто снова натянул на себя. Потом взял бычка к себе на колени, стал его греть.
Насмешники парни не оставляли его в покое.
— Не хочешь продать бычка, продай безрукавку!
— Тридцать лир заплачу.
— А я двадцать.
— А я десять.
Ариф весь кипел, но сдерживался.
Наконец Мурад и его помощник кончили работу. Ариф подождал, пока все пассажиры сядут, и только потом полез в автобус. Ни одного свободного сиденья не оказалось. А тут как раз автобус рванул с места. Ариф не удержался на ногах и вместе с бычком повалился на кипу железа. Он больно ушибся. Парни хохотали до колик, так забавно показалось им это. Кто-то из ближних пассажиров его толкнул. «Терпи! Терпи», — шептал себе Ариф. А парни все пересмеивались, никак не могли угомониться.
— Долго вы еще гоготать будете, ублюдки поганые! — не выдержал наконец старик.
В ответ снова раздался громкий хохот. Ни в кино, ни в театр парни не ходят. А повеселиться-то охота. Дело, известно, молодое.
Автобус доехал уже до Деветаши. «Слава Аллаху, теперь уже совсем рядом», — радовался Ариф. Деливиран примостился у подножья горы. Все вокруг: и поля, и дома, и ближние и дальние холмы — было выбелено снегом. Но тумана здесь не было. А впереди уже показался Деливиран: разбросанные по склону, один над другим, дома без садов и палисадников. И над всем этим — глубокая тишина.