Избранное
Шрифт:
— Здесь, — не очень-то любезно отозвался тот. — Зачем он вам?
Пришлось объяснить:
— Нам надобно поговорить с ним насчет куропатки. — И мы рассказали ему нашу историю.
— Ну и дела! — удивился одаджи. — Сколько лет работаю здесь, чего только не повидал, а такое — впервые. Ну, дай вам бог удачи.
Он открыл дверь и подтолкнул нас вперед. Так оказались мы в комнате, где за большим столом сидел еще не старый человечек с обвислыми усами. Волосы у него были гладко прилизаны, и одет он был в рубашку с жестким воротником и галстук цвета перезрелого инжира. Перед ним на столе громоздились кучи бумаг, в руке зажат карандаш. Нахмурив брови, он что-то читал, при этом ничего и никого вокруг себя не замечал,
— Пожалуйста, я слушаю, — сказал он. — Вы по какому вопросу? — И при этом смерил нас с дедом изучающим взглядом.
Дед сглотнул слюну, прокашлялся и мягко так, вкрадчиво начал:
— Мой бей! Эфендим! — Деду опять пришлось прочистить горло. — Мой бей! Красивый мой эфенди!
— Не волнуйся, отец. Говори свободно обо всем, что тебя тревожит. Я слушаю.
— Да послужат наши головы, наши сердца жертвой за тебя, — начал дед.
— Спасибо, отец, рассказывай, что тебя привело сюда. Чем смогу — помогу.
— Этот мальчик, которого ты видишь перед собой, он же тише воды, послушный ребенок…
— Хороший мальчик. Ты хочешь определить его на учебу?
— Какая там учеба! Не до того нам сейчас. Зовут его Яшар…
— Пусть жизнь его будет долгой… Рассказывай побыстрей, отец.
С трудом подбирая слова, дед поведал о случившемся:
— У этого мальчика была куропатка. Он сам ее поймал, сам вырастил, приручил. Даже если эту куропатку отпускали из клетки, она сама возвращалась домой, потому что очень любила мальчика. Отец Яшара, Сейит, вздумал получить работу у американов. Об этом знает и твой секретарь, он часто приезжает на охоту к нам в деревню Дёкюльджек. У нас кабанов много, и куропатки водятся. Так вот, одному американу-охотнику приглянулась Яшарова куропатка. Этот охотник работает в Анкаре в Туслоге. Зовут его Харпыр. Он пообещал моему неразумному сыну Сейиту, что устроит его на работу, а взамен попросил куропатку. Сейит и отдал ему. А сейчас мой внучек Яшар плачет денно и нощно, глаза у него не просыхают, об одном только и твердит: «Верните мою куропатку». Не далее как вчера приезжал этот гявур Харпыр в нашу деревню. Мы сказали ему: «Верни нашу куропатку. Две недели охотился ты с ней, пора и честь знать. Верни обратно». А он и слышать не хочет. «Нет, — говорит, — не отдам». Сел в свой автомобиль и укатил обратно в Анкару. А внучек совсем покой потерял. Мы по-хорошему просили Сейита забрать у американа птицу, но и он слушать нас не желает. Что нам сейчас делать? Какой выход найти из такого положения? Вот почему пришли мы к вашему превосходительству — как к человеку правительственному. Помоги нам — позвони куда следует, телеграмму пошли. Пускай вернут ребенку куропатку. Вот какое дело у нас…
Пока дед рассказывал, каймакам не переставал грызть кончик своего карандаша. Дед уже умолк, а он все продолжал в задумчивости покусывать карандаш. И тогда дедушка произнес:
— Этот самый Харпыр работает инженером по самолетам в Анкаре, в Туслоге. Живет в Чанкае. Наш односельчанин Теджир Али работает в его доме привратником. Харпыр живет в квартире под номером десять. Окажи нам поддержку. Ты большой человек, правительственный человек. Прикажи вернуть куропатку.
На сей раз каймакам отложил карандаш и вперил взгляд в деда.
— Слушай, старик, что ты тут мне плетешь?! Какая куропатка? Какой ребенок? При чем тут его отец? Кто просит работу у американцев? Кто охотится с куропаткой? Отец подарил куропатку американцу, а дед просит вернуть подарок! Так?
— Нет, не так.
— А как же тогда? Ничего не понимаю!
— Не я прошу, а ребенок. Вот этот мальчик — настоящий хозяин куропатки.
— Сколько лет ребенку?
— Двенадцать… Тринадцать…
— Так не бывает — и двенадцать, и тринадцать одновременно. Скажи точно — сколько ему лет?
— Тринадцать.
— Значит,
— Не опекун, а Сейит! Его отец!
— Отец отдал куропатку, а ты хочешь забрать обратно! Этого делать нельзя!
Каймакам с таким нажимом произнес слово «нельзя», что мы с дедом опешили. Почему нельзя?
— А потому нельзя, — пояснил каймакам, — что ребенок отдал свою вещь без принуждения, к тому ж опекун не возражал.
— Нет, бей, по принуждению! И нет у него опекуна, а есть только отец.
— Ты что, старик, артист? Чего комедию ломаешь? Мы с тобой друг с другом по-турецки говорим, так что мог бы и понимать меня. Я как говорю? Ребенок не хотел отдавать, но отец отдал. Выходит, отец отдал вещь по собственной воле, без принуждения. Ребенку нет еще восемнадцати. Ты ему дед, а по закону отвечает за него отец. Вот почему мы не можем принять от тебя претензию. Нет, не можем!
— Но, эфенди…
— Никаких «но»! Все! Разговор закончен! Уходите!
Дедушка совсем потерялся, тут я выступил вперед:
— Мой отец не приложил никакого труда, чтобы приручить куропатку. Я сам вырастил ее.
Каймакам рассердился, он взглянул на меня так, будто вот-вот набросится и съест.
— Ты в школу-то хоть ходил?
— Пять классов окончил.
— А что такое закон, знаешь?
— Вот пусть по закону и вернут мне куропатку.
— О Аллах, пошли мне терпение! Твой отец, детка, отдал куропатку, которая принадлежит ему.
— Нет, эфенди, она принадлежит мне.
— Ты, мальчик, несовершеннолетний, ты еще маленький. По закону тебе ничто не принадлежит, а только твоему отцу.
— Я пять классов окончил. Отец забрал ее ночью, тайком. Помогите вернуть мою куропатку.
— По закону ты не имеешь права идти против воли отца. Как он решит, так и будет. Раз отец добровольно, без принуждения отдал куропатку другому человеку, мы не можем вернуть ее назад.
— Но если ты по телефону скажешь, чтоб он вернул, он должен будет послушаться тебя и вернет куропатку, — вставил дед.
На столе у каймакама стояло два телефонных аппарата, и дед указал на них.
— Кому же я должен позвонить?
— Американу Харпыру-бею, конечно.
— Но я не знаю ни его номера, ни вообще как звонить в Туслог.
— Если ты не знаешь, то закон знает. Послушай, бей, разве это справедливо — отнимать у ребенка куропатку? К тому ж отец Яшара сделал это тишком, против воли всех домашних. О, бей, не принимай нас за бессловесных тварей. Мы полагали, что наши законы справедливые, что люди, которые стоят на страже закона, сильные и честные. Потому и пришли искать у тебя защиты от несправедливости. А ты на дверь указываешь. Разве так можно, эфенди? Ведь мы честью и правдой служим своему правительству, так пусть и оно в трудный для нас день поддержит нас. Ты здесь поставлен, чтобы законы блюсти, так пошли телеграмму американу, да построже: так, мол, и так, хоть ты и американ, а верни, сукин ты сын, куропатку мальчику. Этого будет вполне достаточно, сам увидишь. Как получит телеграмму, так на другой же день примчится сюда в своем автомобиле и привезет куропатку. А почему? Да потому что испугается! Это ему не шуточки — приказ самого каймакама, правительственного человека. Не мы у них в гостях, а они у нас, не так ли? Так пусть будут добры подчиняться нашим законам.
— Это уж ты чересчур загнул, старик, — сказал каймакам.
— Нет, не чересчур, мой бей, а в самый раз! Или, может, ты за них, за американов, и против нас? А если ты настоящий турок, то должен уметь постоять за справедливость. Когда американы справедливы, мы воздаем им по справедливости, но и сами себя не должны давать в обиду. Настоящий турок не допустит, чтоб шакал одолел льва.
— Кто научил тебя таким речам? Ваш учитель?
— Нет у нас учителя. Был, но в прошлом году выслали.