Избранное
Шрифт:
Следует отметить, что под математикой, в соответствии с восходящей к Платону средневековой традицией, Бэкон понимал совокупность четырех дисциплин — арифметики, геометрии, музыки и астрономии. При этом музыка рассматривалась не просто как искусство извлекать красивые звуки, но как наука о гармоничных соотношениях. Исходя именно из такого понимания музыки — как науки о красоте, выражающейся в надлежащих пропорциях — Бэкон приводит еще некоторые аргументы в пользу широкого использования математики. Он утверждает (со ссылкой на аль-Фараби), что математика полезна для грамматики и логики, поскольку для первой важно знать природу звуков и их сочетаний, а вторая должна включать изучение «поэтических аргументов», решающим аспектом в воздействии которых является красота. Нужно заметить, что стремление свести художественное совершенство к числовым соотношениям («поверить алгеброй гармонию») в истории культуры показало себя (по крайней мере, пока) гораздо менее плодотворным, чем думал Бэкон, которого за это, тем не менее, трудно упрекнуть. Ведь и впоследствии попыткам воплощения этого проекта в жизнь отдавали дань такие крупные мыслители, как, например, Лейбниц, считавший музыку «бессознательным упражнением души в математике».
Но, пожалуй, наиболее развита Роджера Бэконом тема важности астрономии, которую он не отличает от астрологии. Бэкон придерживался характерного для его времени убеждения в том, что небесные явления причинно обусловливают события подлунного мира. Соответственно, изучение движений небесных светил и характера их влияний на земные вещи представлялось Бэкону чрезвычайно перспективным [34] .
34
В XIII в. астрологические представления, касающиеся влияния светил на землю, не были чем-то исключительным даже для крупных ученых и церковных деятелей (например, астрологией занимался Альберт Великий).
Бэкон считал, что астрологические предсказания в отношении того или иного общества, в частности, того или иного народа, могут быть более достоверными, чем в отношении определенной личности. Поэтому астрология, по мнению Бэкона, могла бы оказаться полезной в объяснении причин различия темпераментов разных народов: известно, что эти темпераменты различаются в зависимости не только от широты места, т. е. от климата, но и от долготы, что, возможно, объясняется именно различным влиянием светил. Наконец, Роджер Бэкон разработал интересное астрологическое рассуждение, подтверждающее, с его точки зрения, преимущество христианства по отношению к пяти другим религиям, в качестве которых в этом месте Opus maius называются иудейская, халдейская, египетская, мусульманская и религия Антихриста (в другой части, посвященной моральной философии, список, как мы видели, несколько иной).
Бэкон не только ограничивается констатацией влияния светил, но и пытается показать, каким образом осуществляется это влияние и вообще влияние вещей друг на друга. Для объяснения этого влияния служит теория распространения species, восходящая к Оптике Альхазена и особенно разработанная Робертом Гроссетестом. Species — это эффект воздействия одного тела на другое. Частным, но далеко не единственным примером species является свет [35] . Одним из интересных выводов Бэкона, относящихся к распространению species, является заключение о конечной скорости этого распространения: воздействующее тело сперва воздействует на ближайшую к нему часть тела претерпевающего, лишь затем это претерпевающее, получив species, само становится воздействующим на следующую часть претерпевающего тела и т. д. [36] В однородной среде species распространяется по прямой, на границе двух сред наблюдается преломление [37] . Особый случай представляет собой распространение species в нерве, где они могут распространяться по кривому пути вдоль нерва. Распространение species подчиняется геометрическим законам, что служит еще одним подтверждением важности математики для изучения физических явлений. Бэкон пишет о сферическом распространении, о распространении по пирамиде, основанием которой служит поверхность воздействующего тела, а вершиной — точка, в которой имеет место воздействие. Бэкон уделяет большое внимание разным приложениям теории распространения species, в частности, он обсуждает пути, которые проходит свет звезд (а значит, и астрологические влияния), проходя последовательно сферы огня и воздуха, окружающие Землю.
35
Бэкон придерживался теории, согласно которой зрительное восприятие является следствием распространения species не только от наблюдаемого предмета до глаза, но и от глаза до наблюдаемого предмета.
36
Вся эта концепция напоминает так называемый принцип вторичных источников Юнга-Френеля, используемый в волновой физике для описания распространения света.
37
При этом Бэкон ошибочно полагал, что преломление происходит лишь на границе двух разных сред, но не в одной и той же среде при изменении ее плотности.
Роджер Бэкон, безусловно, не был «первым современным ученым». По стилю своей интеллектуальной деятельности он гораздо в большей степени является типичным средневековым ученым, для которого основными и привычными методами обоснования своих результатов были диалектические рассуждения и ссылки на авторитет, не включающие исследование надежности этого авторитета.
Однако в Бэконе было и другое: глубокое недовольство этим — в значительной мере и его собственным — научным стилем и реальное Предвосхищение дальнейших путей развития культуры, реализовавшихся лишь два-три века спустя. Всякая определенная культура в той или иной степени является односторонней: какие-то аспекты в ней развиты сильно, какие-то другие — недостаточно. Интуиция Бэкона позволила ему понять, в чем именно состояла однобокость современной ему научной культуры — университетской схоластики XIII в, и обозначить, С большей или меньшей ясностью, куда следует двигаться далее. Самое удивительное было, что культура в дальнейшем, хоть и не сразу, начала переориентироваться согласно именно тем направлениям, которые обозначил Роджер Бэкон.
Таких направления было два — гуманитарное и естественно-математическое. Первым родилось филологическое течение XIV–XVII вв., обычно называемое гуманизмом. Как и Бэкон, гуманисты разрабатывали методы текстологической критики авторитетных текстов; открывали почти неведомый ранее мир греческой, а иногда и восточной словесности, а также античной философии, еще до ее истолкования схоластами; ставили риторику и поэтику, обращенные и к уму, и к сердцу человека, выше «оторванных от жизни» логических тонкостей.
Другое великое интеллектуальное движение — естествознание Нового времени. Представители этого направления так же, как и Бэкон, защищали в познании природы опыт и математизацию в противовес диалектическим аргументам и ссылкам на авторитет, указывали науке практическую цель в противовес созерцательной. Это направление рождалось медленнее и оформилось в качестве более-менее зрелого лишь к XVII в. До этого момента характерные черты современного научного метода оказывались перемешанными с элементами, ему внутренне чуждыми, — теми же, что и у Роджера Бэкона: эзотеризм, мистицизм, вера в тайные силы природы (астрологические влияния). В Роджере Бэконе проявились и характерные слабые стороны такого типа культуры: переоценка возможностей математизации при познании мира и вообще преувеличение человеческих возможностей поиска истины, а также преобразования природы.
Фигура Роджера Бэкона показывает, что ростки двух важнейших культурных течений Нового времени, в явной форме противопоставлявших себя Средневековью, в действительности лежат в самом Средневековье.
БОЛЬШОЕ СОЧИНЕНИЕ О ТАЙНЫХ ДЕЯНИЯХ ИСКУССТВА И ПРИРОДЫ И О НИЧТОЖНОСТИ
БОЛЬШОЕ СОЧИНЕНИЕ
БРАТА ОРДЕНА ФРАНЦИСКАНЦЕВ (ОРДЕНА МИНОРИТОВ)
РОДЖЕРА БЭКОНА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ДАННОГО УВЕЩЕВАНИЯ [38]
Глава I
Совершенное усмотрение мудрости состоит в двух вещах, а именно, следует понять, что для нее требуется, дабы она постигалась наилучшим образом, а затем [следует выяснить], как она [т. е. мудрость] соотносится со всем прочим, дабы таковое надлежащими способами ею направлялось. Ибо светом мудрости устрояется Церковь Божия, созидается государство верных, осуществляется обращение неверных, и, [кроме того, мудрость необходима также для того, чтобы] те, которые упорствуют во зле, могли обуздываться силой мудрости и оттесняться подальше от границ Церкви лучшим образом, нежели пролитием христианской крови. Итак, все, для чего требуется направляющая сила мудрости, сводится к этим четырем вещам, и ни с чем иным она [т. е. мудрость] соотнесена быть не может. И о том, как должна познаваться эта мудрость, — как в соотнесении [с указанными вещами], так и безотносительно, — в соответствии с содержанием письма [39] , — я попытаюсь теперь представить Вашему Блаженству в этом Увещевании все, что смогу. Поскольку же то, о чем идет [в нем] речь, является великим и необыкновенным, то оно требует благожелательности и внимания со стороны слабого человеческого [ума]. Ведь как пишет Философ [40] в VII книге Метафизики [41] , то, что наиболее [ясно] познаваемо само по себе, для нас является наименее постижимым. Ибо истина сокрыта в глубинах и пребывает в безднах, как говорит Сенека в VII книге О благодеяниях [42] и в IV книге Естественных вопросов. И Марк Туллий в Гортензии утверждает, что [в процессе познания] любому человеческому разуму препятствует множество трудностей, ибо он к наиболее ясному по природе относится так же, как, по словам Философа из VII книги Метафизики [43] , глаза сов и летучих мышей — к свету Солнца, и, как говорит Авиценна в XI книге Метафизики, как глухой от рождения — к услаждению Музыкой. А потому, в разыскании истины нам хватает и [трудностей, происходящих] от немощи собственного разума, так что мы должны устранить, насколько это возможно, подальше от нашего слабого разумения дополнительные причины и поводы к заблуждению.
38
Persuasio — увещевание, убеждение и т. д. Бэкон обращается к Папе Клименту IV с целью убедить его принять программу, изложенную в Opus maius: отсюда и часто употребляющийся Бэконом термин «увещевание».
39
Собственно содержание письма следующее: «Возлюбленному сыну, брату Ордена Миноритов Роджеру, именуемому Бэконом. Мы с благодарностью приняли послание твоего благочестия, впрочем мы с усердием приняли во внимание и слова, которые для разъяснения послания возлюбленный сын, рыцарь Уильям Бонекур изложил нам устно, столь же добросовестно сколь и вразумительно. Дабы нам лучше стали ясны твои замыслы, мы очень хотим и апостольским предписанием поручаем тебе, по возможности не пренебрегая противоположными предписаниями какого бы то ни было прелата или каким бы то ни было постановлением твоего Ордена, выслать нам как можно скорее, не откладывая, то сочинение, что мы просили тебя передать возлюбленному сыну, Раймунду Ланскому, написанное хорошим почерком. В своем послании разъясни нам, какие средства, как тебе кажется, следует применить в связи с теми [вопросами] столь большого значения, о которых ты недавно сообщил. Сделай это как можно более тайно и неотложно. Витербо, 22 июня 1266 г.» (пер. К.П. Виноградова).
40
Философ — так средневековые ученые называли Аристотеля.
41
Ср. Aristot., Metaph., II, 1 (993b 9-11).
42
Seneca, De benef., VII, 1.
43
Aristot., Metaph., II, 1 (993b 9-11).
Итак, существуют четыре главных препятствия для постижения истины, которые препятствуют всякому любителю мудрости и редко позволяют кому-либо обрести славное имя истинного мудреца. Эти [препятствия суть]: 1) пример ненадежного и недостойного авторитета; 2) устойчивость обычая; 3) мнение необразованной толпы; 4) сокрытие собственного невежества под видимостью мудрости. И этим облечен и охвачен любой человек в любом положении. И всякий в том или ином искусстве обыденной жизни, науки [и вообще] о любом деле, пользуется тремя печально известными аргументами: пример тому подают знаменитости; это вошло в обычай; это одобрила толпа; следовательно, этого надлежит придерживаться. Но из [этих] посылок куда скорее следует прямо противоположное этому заключению, как я докажу различными способами с помощью авторитетных высказываний, опыта и рассуждения. И если три указанные [причины] иногда устраняются благородной силой разума, то четвертая всегда наготове и всегда на устах всякого, так что любой оправдывает [благодаря ей] свое невежество. И пусть он не знает ничего стоящего, он недостойно превозносит [свое ничтожное знание], так что такое превознесение его несчастной глупости, по меньшей мере, угнетает и подавляет истину. И из этих смертоносных язв происходят все беды рода человеческого, поскольку остаются неизвестными полезнейшие, величайшие и прекраснейшие поучения мудрости и тайны всех наук и искусств. Но еще хуже, что люди, утратившие зрение во мгле этих четырех [причин] не осознают собственного невежества, а со всей осторожностью скрывают и защищают его до тех пор, пока не обретают исцеления. А хуже всего то, что они, — в силу того, что пребывают в непроницаемом мраке заблуждения, — воображают, что находятся в ярком свете истины, вследствие чего истиннейшие вещи воспринимают как предельно ложные, наилучшее — как не имеющее никакой значимости, а величайшее — ни веса, ни ценности, и, напротив, прославляют самое ложное, восхваляют худшее, одобряют пустейшее, словно слепые ищут свет истины там, где его нет, с презрением отвергая то, что могут легко получить. И вследствие чудовищности их глупости они прилагают огромные усилия, тратят много времени и средств на то, в чем с точки зрения Мудрого нет никакой или почти никакой пользы и достоинства. Поэтому необходимо, чтобы вредоносность и порочность этих четырех причин всякого зла были изначально установлены, устранены и удалены от [процесса] усмотрения мудрости. Ведь там, где господствуют эти три [первые причины], не движет никакое разумение, не правит никакое право, не обуздывает никакой закон, не имеет места должное, забываются установления природы, меняется облик вещей, рушится порядок, преобладает порок, исчезает добродетель, правит ложь, изгоняется истина. И потому для усмотрения [истины] нет ничего более необходимого, чем твердое осуждение этих четырех [причин заблуждения] посредством избранных речений мудрецов, каковым нельзя будет воспротивиться.