Избранное
Шрифт:
Тайеб скомандовал:
— Смирно!
Старики попытались немного распрямиться. Ребятишки вытянулись, подражая военным. Женщины, не зная толком, что надо делать, смотрели на капитана, на Тайеба, на солдат.
— Нечего! — произнес капитан. — Хватит притворяться!
Он приблизился к толпе. Солдат с автоматом не отходил от него ни на шаг.
— Господа, вы обманули наше доверие. Мы пришли сюда, чтобы защищать вас. Но вы не только ничего не сделали, чтобы помочь нам — теперь стало ясно, что то немногое, что вы делали, должно было усыпить нашу бдительность, что это была лишь военная хитрость, — но сознательно оказывали поддержку
Капитану не понравилось, как Тайеб перевел его слова, во всяком случае его тон. Ему хотелось, чтобы слова его звучали непреклонно, но достойно, без нажима, что-нибудь вроде Dura lex sed lex [84] . Ему показалось, что Тайеб перестарался. Разве можно было с таким бахвальством и ненавистью в голосе передать несгибаемую, но справедливую суровость слов, которые он только что произнес?
Марсийак смотрел прямо перед собой и видел опущенные плечи людей, на которых Тайеб низвергал поток желчи. Они проиграли. Ему неведомы были ни жалость, ни ненависть. Он был просто поборником справедливости. Ему приказали сломить сопротивление врага, и он делал все, что нужно. Остальное было делом командования или людей вроде Гамлета, которые уже успели поддаться хитроумной и коварной коммунистической подрывной пропаганде.
84
И суровый закон есть закон (лат.).
Капитан добавил, что не хочет делать различия между невинными и виновными, потому что все они заодно. «Даже в уголовном кодексе существует статья, гласящая, что укрывательство преступника является преступлением, а ваше молчание, несомненно, было доказательством соучастия».
Затем он приказал Тайебу произвести перекличку всех жителей Талы. За детей отвечать было приказано взрослым. По мере того как их вызывали, крестьяне должны были отходить от общей группы и становиться в стороне. Когда Тайеб дошел до Моханда Саида, он долго ждал ответа.
— Где же мой дорогой кузен? — спросил он. Того поискали в толпе. Кто-то сказал, что у него был пропуск, подписанный капитаном, и что накануне он говорил, будто собирается куда-то уезжать. Но ведь тогда он должен был пройти через какие-нибудь ворота. Однако никто из солдат, которых этой ночью поставили нести караул вместо гражданских, не видел, чтобы он выходил. А не сидит ли он, по своему обыкновению, на ступеньке перед мечетью? За ним послали, но и там его не было. Капитан приказал продолжать перекличку. Белаида тоже не оказалось, но у него еще со времен лейтенанта Делеклюза был постоянный пропуск.
Когда перекличка закончилась, Тайеб доложил капитану Марсийаку:
— Недостает Моханда Саида и Белаида, а две женщины лишние.
Старая Тити, приложив палец к губам, неподвижно смотрела перед собой. Рядом с ней Тасадит покачивала тонким станом, баюкая малыша, заснувшего у нее за спиной.
— Пусть идут вместе со всеми! — сказал
Тайеб подошел к ним. Капитан повернулся к Гамлету:
— Приведи мятежников!
Солдат возле него тотчас же встал навытяжку, в наступившей тишине было слышно, как сухо щелкнули его каблуки.
Гамлет направился к джипу, стоявшему на тропинке, ниже Ду-Целнин.
Вернулся он с двумя имжухэдами. Впереди устало брел высокий сутулый человек с седыми висками. У него была только одна рука. За ним, держась прямо, шел другой, поменьше ростом. Он смотрел по сторонам и улыбался. Площадь вздрогнула. Они подняли головы все разом, как по команде. Тасадит перестала раскачиваться. Капитан тоже заулыбался.
— Это… это Акли. Некоторые из вас должны знать его… те, у кого он скрывался.
Акли тряхнул головой, вскинул ее. Вид у него был скучающий.
Капитан повернулся к другому:
— А это…
Он молча смотрел на них. Им показалось, что прошла вечность.
— …У меня нет нужды знакомить вас с ним.
И вдруг завопил:
— Это ваш герой!
Глаза его зашарили по толпе.
— Ну так как, Фарруджа? — сказал он, отыскав ее. — Ты-то его знаешь?
Фарруджа смотрела широко открытыми глазами.
— Тебя спрашивают! — рявкнул Тайеб.
Чуть слышно Фарруджа откликнулась:
— Это мой брат Али.
Али вглядывался в лица крестьян, словно заново их узнавая.
— Твой брат Али — командир отряда, который вчера совершил на нас нападение, — сказал капитан и сделал паузу. И тут все услышали одинокий, растерянный крик последнего петуха, донесшийся с другого конца деревни.
— Рота солдат, открыто ехавших в Талу… Переведи, — сказал он Тайебу, — открыто, была подло атакована из-за угла… Переведи: подло, из-за угла, людьми Али, которым это кажется геройством. Это называется не войной, а бандитизмом… Переведи точно: это бандитизм.
Акли сделал нетерпеливое движение, словно хотел что-то сказать, и все, кто заметил это, испугались. Испугались за него и за себя. Сказать ему, чтобы он молчал (ради всего святого!), не было никакой возможности, и потому все пристально смотрели на него. Али повернулся к нему.
— Сусем [85] , — сказал Али.
Только после этого Акли снова принял скучающий вид.
— От руки вашего героя погиб семьдесят один солдат. Мне нет нужды скрывать это от вас.
Акли смущенно заулыбался. Крестьяне подумали: «Этот длинный не знает, что его ждет». Гамлет стоял, упрямо опустив голову, скрестив руки.
Капитан продолжал:
— Когда человек ставит себя вне общества, у нас…
Тайеб пытался подыскать слова, несколько раз начинал, но никак не мог перевести.
85
Молчи (бербер.).
Капитан Марсийак заметил это.
— Ну, что еще? Тебе нужно всего-навсего перевести: «Когда бандит должен умереть…»
— Сынок мой, любимый! — едва слышно прозвучал надтреснутый голос Смины.
Капитан взглянул на нее и продолжал:
— Когда человек ставит себя вне общества… общество прибегает к самозащите. Но мы люди цивилизованные. Переведи, — сказал он Тайебу, — цивилизованные, а не дикари… Поэтому, когда кто-нибудь обречен на смерть, мы спрашиваем у него, каково его последнее желание…