Избранное
Шрифт:
«Эйви, — снова и снова повторял он про себя. — Подумать только, ай да Эйви».
Наутро они по обыкновению встретились за завтраком. Эйви была такая же, как всегда, — спокойна, серьезна, сдержанна, женщина средних лет, которая не старается выглядеть моложе, чем есть, женщина, в которой нет и намека на то, что он по сей день называл «изюминкой». Он смотрел на нее, как не смотрел уже многие годы. Она была по обыкновению безмятежно-невозмутима. Бестревожен был взгляд ее светло-голубых глаз. Чело ее было ясно, ни признака
— Так славно после двух суматошных дней в Лондоне вновь оказаться на природе. Какие у тебя планы на утро?
Просто непостижимо.
Три дня спустя он поехал к своему поверенному. Генри Блейн был не только старым другом Джорджа, но и его юристом. У поверенного было имение неподалеку от имения Пилигрима, и они годами охотились в угодьях друг друга. Два дня в неделю Генри Блейн был помещиком, а остальное время — деятельным юристом в Шеффилде. Высокий, крепкий, громкоголосый, хохотун, он, по всей вероятности, хотел, чтобы его воспринимали главным образом как охотника и доброго малого и лишь изредка как юриста. Но он был проницателен и обладал житейской мудростью.
— Так с чем ты сегодня пожаловал, Джордж? — пророкотал он, когда полковник появился у него в кабинете. — Хорошо провел время в Лондоне? Я на следующей неделе везу туда на несколько дней свою половину. Как Эйви?
— О ней-то я и пришел поговорить, — сказал Пилигрим, бросив на него подозрительный взгляд. — Ты ее книжку читал?
В последние дни, когда его одолевали тревожные мысли, он воспринимал все с особой остротой и сейчас не сомневался, что выражение лица поверенного чуть изменилось. Тот словно вдруг насторожился.
— Да, читал. Какой успех, а? Подумать только, чтоб Эйви ударилась в поэзию. Чудеса не переводятся.
Джордж Пилигрим чуть не вышел из себя.
— Но из-за этой книжки я выгляжу полным идиотом.
— Ну что за ерунда, Джордж. Не вижу ничего плохого в том, что Эйви написала книжку. Тебе следовало бы вовсю ей гордиться.
— Не говори чепухи. Это ж ее собственная история. Ты это знаешь, и все прочие тоже. Вероятно, один я не знаю, кто был ее любовником.
— Существует такая штука, как воображение, старина. Вполне можно предположить, что она все это сочинила.
— Послушай, Генри, мы с тобой знакомы с пеленок. Нас связывает много всякого хорошего. Пожалуйста, не лукавь. Можешь ты, глядя мне в глаза, сказать, что веришь, будто эту историю она сочинила?
Генри Блейн смущенно заерзал в кресле. Его встревожило прозвучавшее в голосе старины Джорджа отчаяние.
— Ты не вправе задавать мне подобный вопрос. Спроси Эйви.
— Не решаюсь, — после мучительной паузы ответил Джордж. — Боюсь, она скажет правду.
В комнате повисло неловкое молчание.
— Кто этот субъект?
Генри Блейн посмотрел Джорджу прямо в глаза.
— Не знаю, а если
— Ты свинья. Неужели ты не понимаешь, в каком я положении? Думаешь, очень приятно, когда тебя выставляют на посмешище?
Поверенный зажег сигарету и минуту-другую молча попыхивал ею.
— Не представляю, чем я могу тебе помочь, — сказал он наконец.
— У тебя, вероятно, есть частные сыщики, которых ты нанимаешь в случае надобности. Поручи им это дело, и пусть все разузнают.
— Мало радости, старина, пустить сыщиков по следу собственной жены. Но предположим на минуту, что у Эйви и вправду был роман, с тех пор прошли годы, и теперь вряд ли можно хоть что-то разузнать. Они, похоже, очень старательно заметали следы.
— Мне все равно. Поручи это сыщикам. Я хочу знать правду.
— Я не стану это делать, Джордж. Если ты так решил, обратись лучше к кому-нибудь другому. И послушай, Джордж, даже если ты получишь доказательства, что Эйви была тебе неверна, как ты поступишь? Если вздумаешь разводиться с женой на том основании, что десять лет назад она тебе изменила, ты будешь выглядеть довольно глупо.
— По крайней мере я смогу с ней объясниться.
— Объясниться можно и сейчас, но тогда она от тебя уйдет, ты это знаешь не хуже меня. Хочешь, чтобы она ушла?
Джордж бросил на него растерянный взгляд.
— Сам не знаю. Я всегда считал, что у меня на редкость хорошая жена. Она превосходно ведет дом, у нас не бывает никаких неприятностей со слугами, она творит чудеса в саду и прекраснейшим образом обходится со всем деревенским людом. Но ведь не могу же я не думать о чувстве собственного достоинства, черт подери. Как жить с ней дальше, когда я знаю, что она была чудовищно неверна мне?
— А ты всегда был ей верен?
— Видишь ли, более или менее. В конце концов, мы женаты почти двадцать четыре года, и в постели Эйви никогда нечем было особенно похвастаться.
Поверенный чуть поднял брови, но Джордж ничего не заметил — был слишком сосредоточен на том, что говорил.
— Не скрою, время от времени я позволял себе поразвлечься. Мужчине без этого не обойтись. Женщины, они устроены по-другому.
— Нам это известно только со слов мужчин, — с едва заметной улыбкой заметил Генри.
— О ком, о ком, а об Эйви никогда бы не подумал, что она пустится во все тяжкие. Она ведь женщина утонченная, сдержанная. Что, черт возьми, заставило ее написать эту проклятую книжку?
— Вероятно, это было для нее мучительное испытание, и, быть может, она таким образом облегчила душу.
— Ну, хорошо, если уж ей так приспичило это написать, она что, не могла издать книжку под псевдонимом?
— Она взяла свою девичью фамилию. Наверное, полагала, что этого достаточно, и так бы оно и было, если б не этот поразительный ажиотаж.