Избранное
Шрифт:
Партизаны только посмеивались, а сам Македонский радовался как ребенок:
– Вот дешевка, дает так дает!
Появился новый человек в отряде - мельник Петр Иванович. Пока держат его особняком. Он хорошо понял указанное ему место и любопытства ни к чему не проявляет.
Один интересный факт: старший брательник мельника - будочник на дороге, служит немцам. И живет прямо у переезда. Вот так!
Мы с Македонским во все глаза глядим на комиссара: что же он скажет окончательно? А Василий Ильич будто испытывает наше терпение - молчит!
–
– уже горячится Михаил Андреевич: ему хочется получить немедленное «добро» и сейчас же закрутить дело, чтобы пыль столбом пошла.
Черный по привычке поджал губы и стал чем-то похож на обиженного ребенка.
– Он же мог убежать! Ан нет, помогал нам мучку нагружать… - подсказывает Македонский.
– А что ему оставалось делать?
Македонский с отчаянием ко мне:
– Что прикажешь?
Хитер бес, ведь он в душе уже решил положиться на мельника, а сейчас ищет только официального согласия комиссара. Тут он принципиален, да и очень верит Василию Ильичу. Его «добро» ему необходимо, как глоток вина после тяжелого труда.
– Я за мельника!
– отвечаю ему.
– Видал?!
– Македонский снова к Черному.
– Что ж, давай мельника, - наконец соглашается комиссар.
Появляются Иван Иванович и мельник в рабочей одежде, низенького роста, на вид лет тридцати пяти и, видать, болезненный - лицо желтое.
– Давно был у брата?
– спросил Македонский.
– За два дня до леса.
– Где он работает?
– Будочник, на железке.
– Как он с оккупантами?
– Дружит, - коротко ответил мельник.
– А ты?
– А на кой ляд я пришел к вам?
– Привел случай.
– А я давно ждал его - вот что я вам скажу! Дуся моей жене все выложила, а та мне. И держал муку на мельнице, и румынам брехал: машина поломалась. Вот и весь мой «случай».
Михаил Андреевич нервно потер подбородок - первый признак признания вины - и излишне бодро сказал:
– Петр Иванович! Ты нас строго не суди, время такое… Надо к брату идти. Как?
– Приятности мало. И толк выйдет ли?
…На третьи сутки Петр Иванович вернулся в отряд. Он побывал у брата, не выдавая себя; разузнал: немцы дорогу охраняют, но не особенно шибко. Подобраться к ней трудно - надо переходить шоссе Симферополь - Бахчисарай. Солдатни там туча тучей. Мельник сам чуть не попался в лапы жандармов, выручило только сохранившееся удостоверение, выданное румынским штабом.
Сведения были свежие и нужные. Но сам вопрос о диверсии остался открытым. Как же нам быть?
Иван Иванович наипростейшим образом разрубил этот сложный узел.
Он - выбритый, с белым подворотничком, аккуратный такой, что не всегда за ним наблюдалось, - неожиданно предстал перед нами.
– На парад, Иван?
– подначил Македонский.
– На железную дорогу!
– Так-таки и туда?
– А что, командиры? Мы знаем дорогу, охрану, знаем, что фрицы через пятое на десятое патрулируют ветку,
Очень убедительно говорит Иван Суполкин.
Македонский шапку назад:
– Под лежачий камень вода не бежит! Давай группу, Ваня! Ты, мельник да еще двоих.
Они шли на перегон Бахчисарай - Альма (теперь ст. Почтовая), день отлежались под кустами, а когда стемнело - пошли к дороге. Но темнота была жуткая, будто в погреб попали. Искали, искали дорогу - нет ее, и все! Утром опять в кусты, посоветовались и решили Петра Ивановича к брату послать.
Рассвело, и будка стала видна - бродили-то рядом, оказывается.
Рискованно было, конечно, Петра Ивановича посылать, но, кроме всего, уж очень животы подвело, особенно у Ивана Ивановича, любителя «подзаправиться».
Но Петр Иванович вернулся, даже буханку хлеба принес, зеленого луку - в палисаднике надергал. В общем, стало веселее…
Уж если что втемяшилось в голову Ивана Ивановича - колом не вышибешь. А втемяшилось: взять да с Петром и ввалиться в гости к будочнику, а там черт не выдаст - свинья не съест!
Увидел Иван Иванович дядю и чуть тягу не дал: здоровенный, лохматый, ручищи - во!
Этот дядя накинулся на мельника, брата своего:
– Чего ты шляешься, шибздик?! Сказал тебе, уходи!
Иван Иванович на него:
– Ты вот что, милый гражданин, к тебе пришла Советская власть, и не бузи… Ребята, - это к партизанам, - будем здесь базироваться! А ты, браток, никуда не смей и носа сунуть!
Будочник только руками развел: такого нахальства он не ждал.
– Вы кто же такие будете?
– Партизаны, и твой брат Петр - партизан. А ты кто?
– Российский человек! А что Петя партизан, это чудно. Оа же Советскую власть на всех перекрестках…
– Сука ты!
– Петр Иванович взъерепенился.
– Не Советскую, а дураков, что вокруг нее вились. И чудно тебе, коль сам у немца служишь и водку его глушишь…
Будочник встал да с размаху кулаком Петра… Тот и отлетел в самый угол.
Иван Иванович на него автомат.
– Не имеешь права, гад! Немецкий служака, холуй!
– вскипел Суполкин.
– Пристрелю, сволочь!
Будочник замер, даже попятился, глаза налились кровью.
– Служака, говоришь?! Такой паскуде служить, да? Ты думаешь, немца я не бил? Идем! И ты иди!
– гаркнул на брата.
Забежал в сарайчик, зажег фонарь, всунул его в руки Петра, взял лопату и начал расшвыривать землю. Стало вырисовываться что-то похожее на труп.
– Смотри, партизан, смотри, Петя, на господина офицера.
– Это ты его, Гаврюша?!
– ахнул Петр Иванович.
– Ударил по лицу, сволочь… А другой - под скирдой лежит. Немец-техник… Все выкаблучивался, душу теребил, паскудина… Но тот маленький, того с одного маха…
– Гаврила Иванович! Так ты сам партизан?! Давай взорвем эшелончик и - в лес! А?
– предложил Иван Иванович.