Избранное
Шрифт:
Пальцы его со смолистым душком ловко массировали кожу, плясали на щеках, как палочки на барабанной шкуре.
Он брил без мыла, но боли я не ощущал и под треск стального лезвия медленно засыпал.
И вдруг слышу требовательный голос:
– Что ты, чертова кукла, заразу тут разводишь? Вытяни руки! Господи, еще румынская грязь под ногтями… Варвары…
Картина: румын Тома стоит перед женщиной в черной кубанке и парадно щелкает каблуками подкованных ботинок, а женщина - в галифе, сапогах, в руках
– Невежа! Марш отсюда!
Тома умен - эта женщина зла ему не сделает, потому он с особенным шиком демонстрирует свою готовность быть наказанным, обруганным. И даже огорчается, когда женщина всем корпусом повернулась к нам:
– Начальство называется. Нет бы встретить усталую, голодную… От вас дождешься.
– Дорогая Полина Васильевна!
– Македонский взял ее под руку и галантно повел в командирский шалаш.
– Шут ты гороховый. По-серьезному предупреждаю: не позволяй своему брадобрею по лицам елозить… Заразу разведешь.
Она устало села, кубанку долой - рассыпались черные волосы с шелковистым блеском от чистоты. И вся наша гостья была опрятна, пахла чем-то обаятельно домашним.
Я сразу догадался, кто она: Полина Васильевна Михайленко - главный врач крымского леса. О ней много говорили связные на перекрестках партизанских троп.
Она вытянула ноги:
– Эх, Мишенька, как мне надоели эти тропы. Вот клянусь: останусь жива - и не взгляну на них.
– Еще как потянет сюда, - улыбнулся Михаил Андреевич, нацеживая из котелка кизиловый настой.
Полина Васильевна, обжигаясь, выпила настой, сладко потянулась:
– Часик отдохну, а потом снова ать-два.
– Она поднялась, одернула гимнастерку и села напротив меня, Я чувствовал давно: она краешком глаз наблюдала за мной. Сейчас взгляд у нее был прямой, цепкий.
– Командир Четвертого района?
– Так точно, Полина Васильевна.
– Как же вас угораздило: в штабе вшей развели?
– Были вши…
– А теперь?
– А теперь их нет!
– Раздевайтесь!
Я недоумевал.
– Побыстрее!
Категоричность потрясающая.
– Может, в другой раз, доктор?
Лицо ее посуровело, надбровные дуги круто изогнулись.
– Я сегодня прошла двадцать верст, мне сорок лет, и у меня ноги распухли, - сказала она с женской расслабленностью.
Не медля ни единой секунды, я стал снимать с себя гимнастерку…
Она внимательно осмотрела каждую складку на моей одежде, не пропустила ни единого шва.
Мне вообще на сей раз повезло: только вчера мы устраивали у себя баню. Куренкова выжарила всем нам белье, Оно было не ахти каким чистым, но опрятным.
Полина Васильевна искренне сказала:
– Большое
– За что же?
– За жалость к моим ногам. Ведь я к вам топала, а вот теперь высплюсь. Миша, позволишь?
– Хоть трое суток!
– А что? И не проснулась бы. Мы, бабы, любим поспать!
Спала она ровно три часа и пошла в Алуштинский отряд.
Ждал ее там раненый партизан.
Ходила она из отряда в отряд, и все дороги дальние, то вверх взлетают, то с разгона падают в глубокие ущелья, - дальние и опасные.
Кто- то подсчитал, что доктор Михайленко за год партизанства прошагала путь, равный одной шестой длины экватора, на нее пять раз нападали фашисты. Но она словно была заворожена, и пули не задели ее.
Наш партизанский главный врач!
Вот один из ее госпиталей осени сорок первого года: комнатенка в три окна, посередине что-то похожее на лежанку, покрытое ковром.
Раненые. У одного пуля прошла под лопаткой и вышла ниже ключицы. В наших условиях - рана смертельная, но и парень и Полина Васильевна держатся уверенно, хотя у доктора, кроме рук своих, практически никакого хирургического инструмента, у парня в лице ни кровиночки.
У его соседа слепое ранение бедра, рядом тихо стонет другой с раздробленными фалангами пальцев, в углу мучается человек от водянки.
Оперировать надо на виду у раненых - другой крыши нет, ассистентов нет, анестезирующих средств тоже, инструмент примитивный…
Вот Полина Васильевна входит в комнатенку в белоснежном халате - чистая, доброглазая, уверенная:
– Что, ребята! Рискнем, а?
– Начинай с меня, доктор!
Два дюжих партизана подхватывают раненого и кладут на лежанку - это и есть хирургический стол.
Полина Васильевна ко всем:
– Отвернуться и не мешать!
Команда выполняется беспрекословно.
– Спирт!
Раненому вливают в горло почти насильно двести граммов чистейшего ректификата - вот и весь наркоз.
Полина Васильевна обыкновенным перочинным ножом рассекает раневой канал, удаляет гематому, перевязывает сосуды.
Тихо в комнатенке.
Нам, немедикам, трудновато понять, какой в настоящее время совершается подвиг. Но он совершался, и цена его - человеческая жизнь!
– Следующего!
С заставы принесли на руках партизана Баранова, уложили прямо на старую кухонную скамью.
Темнеет. Освещение - пламя коптилок.
Быстрый осмотр свежей раны: перелом обеих костей правого предплечья, разрыв тканей - дыра сантиметров на десять. Состояние партизана шоковое.
И снова команда:
– Спирт!
Операция идет в зыбкой тишине, ломаемой скрежетом зубов.
И дни друг за другом сползают с кручи Бурлак-Коша в пропасть, над которой присел госпиталек…