Избранное
Шрифт:
Ольга подносит лампу ближе. На госте грязные стёганые штаны и такая же кофта; сума и ветхая шапчонка лежат у ног. Точно принюхиваясь, Кокорышкин со всех сторон обходит старика.
Ольга. Ты сам-то откуда, старик?
Старик. Странствую, как Лазарь… в пеленах, в коих был схоронен. И, эва, плита гроба моего ещё глядит мне вслед. (И, стуча палкой, таким обострившимся взором уставился в угол, что все невольно покосились туда же.) Чево, чево чресла-то
Анна Николаевна(вполголоса). Наверно, больной… на прием к тебе притащился.
Таланов(уже профессионально). И давно странствуешь, отец?
Старик. Ведь как: ум-то жадный, немилосливый, шепчет — год, год, а ноги-то стонут — триста, триста! Так и бреду, в два кнута.
Ольга. Так ты не туда забрёл, дедушка.
Старик. Дом-то фаюнинской?
Таланов. Дом-то фаюнинский, да тебе через площадь надо. Номера не помню, тоже бывшего купца Фаюнина дом. И там проживает доктор вроде меня, с бородочкой. Он как раз специалист по странникам. К нему и ступай.
Анна Николаевна. Пускай переждёт, пока налёт кончится.
Старик. Спасибо, Анна Николаевна, за жалость твою.
Анна Николаевна(насторожась). А вы меня откуда знаете?
Старик. Может, и во сну встренулись ненароком. Во сну чего не быват! Вот креслице стоит, мягонькое… и креслице снилось не раз. На нём ещё подпалинка снизу есть.
Ольга. Никакой подпалинки там нет, вы ошибаетесь.
Старик. Есть, дочка, есть. Сон был такой: колечко закатилось, а дворник свечку под низ и поставь. Чуть пожара не наделал.
Таланов. Я такого случая не помню.
Старик. А давай взглянем, Иван Тихонович. Подержи-ка батожок мой, хозяюшка. (Кокорышкину.) Помоги, мушиная чахотка.
Вдвоём с Кокорышкиным они кладут кресло набок. На холщёвой подбивке явственно видно большое горелое пятно. Талановы переглянулись.
Тебя, дочка, ещё на свете не было, а вещь эта уже в конторе у Николая Сергеевича Фаюнина стояла.
И что-то в отношениях решительно меняется. Кокорышкин почтительно и чинно кланяется старику.
Кокорышкин. Добро пожаловать, Николай Сергеич. Измучились, ожидамши. Свершилось, значит?
Старик. А потерпи, сейчас разведаем. (Жёсткий, даже помолодевший, он идёт к старомодному телефонному аппарату и долго крутит ручку.) Станция, станция… (Властно.) Ты что же, канарейка, к телефону долго не идёшь? Это градский голова, Фаюнин, говорит. А ты не дрожи, я тебя не кушаю. Милицию мне. Любую дай. (Снова покрутив ручку.) Милиция, милиция… Ай-ай, не слыхать властей-то!
Кокорышкин(выгибаясь и ластясь к Фаюнину). Может, со страху в чернильницы залезли, Николай Сергеич,
Фаюнин вешает трубку и сурово крестится.
Фаюнин. Л'eта наша новая, господи, благослови.
Теперь уже и сквозь прочные каменные стены сюда сочится треск пулеметных очередей, крики и лязг наползающего железа.
Ныне отпущаеши, владыко, раба своего по глаголу твоему, с миром. Яко видеста очи мои…
Его бесстрастное бормотанье заглушает яростный звон стекла. Снаружи вышибли раму прикладом. Фанерный щит падает. В прямоугольнике ночного окна — искажённые ожесточением боя, освещённые сбоку заревом — люди в касках. Сквозь плывущий дым они заглядывают внутрь. Это немцы.
Конец первого действия
Действие второе
Картина первая
И вот беда грозного нашествия застлала небо городка. Та же комната, но что-то безвозвратно ушло из неё: стала тусклой и тесной. Фотографии Фёдора уже нет; только срамное, в паутине и с гвоздём посреди, пятно зияет на обоях. Сдвинутые вещи, неубранная посуда на столе. Утро. В среднее окно видна снежная улица с тою же, но уже срезанной наполовину колокольней на бугре. Соседнее, высаженное в памятную ночь, забито поверх одеяла планками фанеры. Откуда-то сверху — то усилится, то затихнет — доносится унылое, от безделья мужское пение. Ольга , одетая по-зимнему, собралась уходить. Анна Николаевна держит дверь за скобку.
Ольга. Мама, мне каждая минута дорога… Мама!
Анна Николаевна. А я не пущу тебя, Ольга, не пущу.
Ольга. Пойми, дети могли собраться… Из шестидесяти хоть трое. Что будет с ними?
Анна Николаевна. Сядь и рассуди: какие же занятия сегодня? И кто, безголовый, пошлёт своего ребенка в школу!
Два, один за другим, выстрела. Пригнув голову, кто-то суматошливо и беззвучно пробежал под окном.
Отойди от окна, Ольга.
Ольга(переменив место). Некоторые живут при глухих бабках, а те и землетрясенья не услышат, если бы случилось… Я должна, мне нужно пойти. Я деньги за это получаю, мама!
Таланов(из соседней комнаты). Дай человеку что-нибудь делать, Анна.
Анна Николаевна. Ты хочешь потерять и дочь? Последнюю, Иван. (Демидьевне, которая вошла из кухни.) Чего они там распелись-то? Точно отпевают кого…