Избранное
Шрифт:
А Стёпку ты поглубже засади... (Развеселясь.) Я у Хирнера с докладом был, а Стёпка к нему и заявился. Да шапку мою на лавке и увидел. Как зыркнет с порога-то: шлюхи, ведь они пужливые!
Вошёл Мамаев, и, пока не закрылась дверь, врывается гул голосов.
Мамаев. Там народ пришёл, просятся. Выйди к ним, Василь Васильич. (И уже гораздо тише.) Ушёл Дракин-то. Уж я на дорогу бегал, перехватить...
Похлёбкин.
Он подтягивает на себе ремень с кобурой, садит шапку чуть набекрень и, придав себе молодцеватый вид, выходит первым. Слышно его приветствие: «Здорово, русские жители!» и ответное, как бы лесной шум, эхо. Со словами «собакам на студень захватить» Травина поднимает кулёк и уходит за Мамаевым. Только теперь Бирюк различает в тёмном углу Илью, прижавшегося к нарам.
Бирюк. Чего ровно убитый стоишь!
Илья. Я и есть убитый. Это я по привычке мигаю. Давиться мне теперь надо, дядя Максим!.. Ну, плюнь в меня. Я сын стёпкин.
Бирюк (идя к нему). Не дури, парень. Всё у тебя в руках, легше лёгкого. Только теперь тебе такое надо сделать, чего никто не может. И всё.
Илья. Скажи... Руку буду целовать тебе, дядя Максим!
Бирюк чешет затылок, не в состоянии разрешить такую задачу.
Хирнера бы!.. да отнял ты его у меня. Где ты его настигнул?
Бирюк. Он посля казни ко мне зашёл, диких медов похлебать. Дик'oй-то духовитее... Ну, и нагнулся над плошкой-то, такой неосторожный господин. (Усмехнувшись одними глазами.) Как муха помер, безо всякого рычания...
Илья (в тоске). Кто ж это меня наповал-то нынче уложил?
Бирюк. Папаня твой. Он тебя у Хирнера выпросил. Махонькому тебе копить зачал. Ладил всю вселенную в пазуху тебе сунуть, а, эва, кость мёртвую сунул-то... (Он присел на солому и снял сапоги.) Эка, хламной я стал. На всё расстраиваюсь.
Он прилёг на солому, сунул шапку в изголовье, натянул тулуп и враз заснул. Илья стоит над ним; здесь и застаёт его Лена. Её глаза становятся глубже и темней; и эта знает!
Илья. Лена... что случилось-то, Лена!
Он страшится подойти ближе. Кривая улыбка бежит в её губах.
Лена. Тебя и смерть не берёт, Илья. Брезгует.
Илья (схватив её руку). Лена.. что ты говоришь, Лена!
Лена. Тише. Тут человек горит. Герой. (И вдруг покачнулась ему в плечо.) Это любовь моя... как змея жалит. Шепни, шепни мне, что не я, не я его убила!
Молча, как когда-то в детстве сквозь ночной лес, он ведёт её к лавке и, усадив рядом,
Их в танке зажгли. И врача нету. Угнали. Ничего у меня нету больше, Илья.
Илья. Ничего, поправится. Ещё поженитесь, всё будет хорошо. (Обняв за плечи, он укачивает её как ребёнка.) В гости буду ходить... я с маленькими умею... Белок им наловлю. Они меня любят, маленькие-то...
И оба смеются, как дети, выдумавшие сказку. Потом из молчания возникает полушопот сержанта за занавеской.
Сержант. ...Враз, как прознают, санитарный за тобой пришлют. Может, в эту самою минуту докладает про тебя Сталину его перьвейший секретарь. Моментально карту всемирную он отодвигает, призывает старшего академика в толстых очках. «Поставить мне Темникова н'a ноги. Не затем мы с ним на свет рожалися, чтобы раньше сроку разлучаться!» И, как сказал, будто молния вдарила. И не успел ты очей раскрыть, уж несут твоё тело под целебную машину, вяжут в ремни, пускают волшебные лучи. И вот Митя, Митенька мой, трамваи не ходят, фонари в столице не горят... весь ток на тебя одного даден. Ну, поболит сперва: эку силищу да по живому-то мясу. Только алый пар от тебя подымается. За то уж к вечеру начнёт пробиваться свеженькая кожица, как пеночка на молочке. Дунешь — и сбежит, дунешь...
Лена. Спасибо ему, всем людям спасибо.
Илья. Не жмись ко мне, жалей меня...
С вязанкой хворосту спускается Мамаев и, присев у печки, начинает разводить огонь.
Иди туда. Ты ему как лекарство нужна. Пойдём!
И он сам ведёт её к Темникову. С полдороги, однако, Лена сворачивает к отцу. Илья осторожно выглядывает за дверь. Когда, во утоление последней надежды, Лена начнёт разговор с Мамаевым, он неслышно возьмёт кожан, чужую шапку и, взглядом попрощавшись с Леной, покинет землянку.
Лена (опускаясь возле отца). Папаня, я дочка твоя, любимая... да?
Мамаев молчит насторожась
Ты сказал, давно... попросишь, когда нужно, и он тебе не откажет.
Мамаев. Кого попросить, умница?
Лена. Бога твоего. Не для меня одной, для всех!
Мамаев(пугаясь). Разве можно, молчи!
Лена. Папаня!.. Если он не чёрный старый камень, которому в такой же пещере поклонялись голые, несчастные люди, пусть он сердце моё увидит!
Мамаев оглянулся и уже не заметил отсутствия Ильи.
Не бойся, я сама у дверей стану. (Страстно, сквозь полуслёзы.) Скажи ему: убить его — значит детей моих убить, которых я в мыслях уж на руках носила. Пусть он завтра придёт... когда лицо моё скоробится, как древесная кора. Что ему век людской! Ему, небось, зевнуть тысячелетье нужно...