Избранное
Шрифт:
Второй мужик. Медведь ранетый, видите ли что... он травой рану себе затыкает. Поплюет, заткнёт дырку-те и отправляется куда ему надоть по делам!
Добыча (из мешка). Запарился я тут, Василь Васильич.
Травина. А ну, покажите вашу добычу.
Сдёргивают мешок. Похлёбкин, привыкший к неожиданностям, только усы поглаживает. В знаменитой своей шапке с красным донышком и приставшими к ней сенинками перед ним стоит Бирюк. После долгого мрака он жмурится в прямом
Обыскали его?
Второй мужик. Ножичек нашли, в цехауз сдали. (Про кулёк.) А это, говорит, суприз Похлёбкину, не даёт!
Похлёбкин. Ступайте, ребятки... и молчок, кого привели. А то я плохой, когда сердитый.
Мужики уходят на цыпочках, косясь на занавеску.
Поговори с ним, Акимовна. Знобит меня будто, как посмотрю на него.
Он принимается свёртывать цыгарку, но бумага неизменно рвётся: он бросает её и принимается за другую, третью...
Травина (Мамаеву). Задержи Дракина. Поход отменяется.
Мамаев уходит.
Отдыхал, что ли, от злодейства своего... в стогу-то?
Бирюк. Не... дожидал, пока ваши выйдут. Боялся, один-то, на мину напороться. Да сном меня и замело...
Травина. При тебе, значит... наших-то?
Бирюк. При мне. Караул построили, костёр запалили... Ну, и я назади, по чину моему стоял.
Похлёбкин (остро и быстро, точно выстрелил). А Потапыч-то ведь дружок тебе был!
Бирюк (любовно). Как же, за утвой вместе хаживали. Сла-авный...
Присев и примостив кулёк между ног, он пытается вытрясти на ладонь хоть крупицу табаку из пустого своего кисета. Со страстной ненавистью Травина дивится этой нечеловеческой выдержке.
Да, убили Потапыча. «Влезай, рус!» Хирнер-то ему приказывает. А он понял, раз на тубаретку показывают. «Можна», — отвечает, влез... В ём и весу-то не было, безгреховный. А потом как брыкнёт его в нос лапотком, начальника-то. «Посторонись, — говорит, — свинья. Тут русский человек помирать будет!..» Да-а, вот какого содержания... (Усмехнувшись, он концом сапога пошевелил зачем-то кулёк.) Так до самой кончины и слова не молвил. Всё утирался...
Травина. Кто же это... до самой кончины утирался?
Бирюк. А начальник-то этот.
С достоинством равенства он берёт с колена Похлёбкина его жестянку и осторожно отсыпает табаку себе в кисет. Нахмурясь, Похлёбкин ждёт продолжения такой, ещё небывалой в его практике, игры.
Травина. С чего же
Бирюк (занятый своим делом). Смерть причину отыщет.
Молчание.
Похлёбкин. А не много ли отсыпаешь, Бирюк?
Бирюк. Много ли тут, до утра нехватит.
Похлёбкин. А тебе и не надо до утра. Ты помирать, помирать к нам пришёл... понятно? Сквозь вижу, с чем тебя подослали. Только, брат, мы нынче тоже чёсаные. Хитёр твой Хирнер, мозговитую имеет головку... в руках бы такую подержать!
Бирюк (скручивая цыгарку). А не ужахнёшься?
Похлёбкин. Ничего, выдержим.
Бирюк. А раз ничего, так на... побалуйся, коли охота.
И сапогом пихнул в ноги Похлёбкину принесённый кулёк, который с деревянным стуком перекатился на другое место.
Травина (пугаясь). Что, что у тебя тут?
Бирюк не отвечает, он заклеивает цыгарку. Похлёбкин сам заглянул в кулёк и тотчас выпрямился, содрогнувшись.
Похлёбкин. Куда, куда ты стерву в дом тащишь... (Горячо.) На нас Европа смотрит, а ты... ночной ты человек из дремучего леса — вот кто ты! С варварами боремся, а сам, сам...
Бирюк. Что сам? (Он поднимается в рост, и чурбак катится в сторону.) Чего ты меня Европой стращаешь! Как мы в обнимку с бандитом по земле каталися... где была Европа твоя? Туркина в колодец запхали, Устю, заголя подол, вешали... кофий пила твоя Европа? Я то буду делать, что мне мёртвый Потапыч повелит...
Травина (стараясь унять его). Максим Петрович, больные у нас тут...
Бирюк (широко и могуче). Погоди, я ещё сам к ним припожалую. Сам желаю судить злодея моего. Чтоб и внучаткам ихним ночной Бирюк мерещился! (Во весь мах души.) Э-зх, всё бы истребил... окроме птичек. (И, бросив шапку на пол, наступил на неё ногою.) Ты правило составь... как мне, дрянь эту повежливей убивать.
Похлёбкин (поднимая шапку с полу). Ужмись, сила лесная. Береги шапку-то, зима идёт.
Бирюк. Куски братских телов в полях валяются. Куды не пойду, смрад меня с места гонит... и Потапыч мне в лицо глядит... «Что ж ты не мстишь за меня, Максимка?» (словно две раны стали его глаза.) Как он мне из петли-то подмигнул: и тогда мне верил. Милый, милый...
Закатив рукав, он взглянул на руку, поплевав на руку, потёр рукав.