Избранное
Шрифт:
— Эту часть залива мало посещают суда. Здесь коварные мели и острые скалы под водой. Одна миля разделяет два необитаемых острова, официального названия не помню, а местные жители прозвали тот, что побольше, «Лысый черт», а поменьше — «Сковородка».
Николай Евгеньевич обрадовался.
— Похоже, это то, что нужно команде «Джона Графтона». А сложно ли найти нелюбопытного лоцмана? Вероятно, потребуются также крепкие лодки и рыбаки.
— Если надо, — сказал Александр Михайлович, — будет лоцман, будут лодки, будут и рыбаки.
Буренин рассказал, что продолжается
— Закончится эта авантюра скандалом, — сказал Николай Евгеньевич. — От многострадального парохода эсеры, меньшевики и гапоновская шатия шарахаются, как от «Летучего голландца». Есть серьезные опасения, что оружие захватит полиция.
Эсеры наконец договорились о приемке оружия. Когда же «Джон Графтон» пришел в шхеры Ларсмо, там не оказалось приемщиков. Сбылось самое мрачное предположение большевиков.
Сутки простоял в финляндских шхерах пароход. Команда увела транспорт с оружием в Швецию. Оттуда капитану удалось связаться с эсеровским центром. Обо всем договорились.
Вторично «Джон Графтон» пришел в финляндские воды. И снова обман. Закрашенное название парохода вызвало подозрение у финских таможенников, пограничников и полиции. Чтобы избежать ареста, нужно было незамедлительно уходить в море — уголь на исходе. Но все же у команды теплилась надежда, что удается уйти из опасной зоны. А подстерегала ее непоправимая беда: не имея точной карты, без лоцмана пароход сбился с курса и сел на мель. Чтобы оружие и боеприпасы не достались полиции, команда взорвала пароход.
Про этот печальный конец «Джона Графтона» рассказал Александру Михайловичу знакомый финский таможенник.
А спустя день финка-молочница привезла ему записку. Буренин просил «наскрести» побольше денег и без промедления выехать в Выборг.
Перебрал в памяти знакомых Александр Михайлович — все несостоятельные. Рублей сто — больше не одолжить, беготни же на неделю, а в его распоряжении считанные часы. В записке Буренина все категорично: «…поистратился, залез в долг, предвидятся большие расходы». Не удалось ли ему заполучить оружие с потопленного парохода?
Занять деньги можно у Оскара, но не исключено, что о телеграмме в Гельсингфорс станет известно отцу. Нетвердо пообещал достать денег Красин.
И в который уж раз Александр Михайлович стал перебирать в памяти знакомых… Горький, Андреева. Не очень давно он с ними познакомился, а чем-то пришелся по душе. Они приглашали к себе, просили не стесняться, если подполью нужны будут деньги…
В квартире Горького к телефону никто не подошел.
Александр Михайлович съездил в Стрельну. Ладоха уже знал о трагической судьбе плавучего арсенала.
— Буренин собирает деньги на покупку винтовок, револьверов и динамита, — сказал Ладоха, — придется нам срочно занять, Горький уплатит долг…
В Выборге на вокзале встретил Александра Михайловича Буренин.
—
Николаю Евгеньевичу были уже известны подробности трагедии в Ботническом заливе.
Опытного минера в команде не оказалось. Взрыв был проведен неудачно, вода скрыла лишь середину и часть кормы парохода. Взрывом из трюма выбросило несколько ящиков с винтовками и револьверами.
— Рыбаки с ближайших островов какой уж день не забрасывают сети, — рассказывал Николай Евгеньевич, — вылавливают из залива винтовки, револьверы. Нам нельзя упустить возможность пополнить арсенал боевой технической группы. Если с рыбаками поторговаться, уступят задешево.
На малолюдной станции их ждали. Возница, ни о чем не расспрашивая, доставил на берег залива, где под угрюмой скалой покачивалась на волне весельная лодка.
В заливе перекатывалась крупная волна, лодка то подымалась, то проваливалась. Рыбаки еще у берега заботливо укрыли брезентом своих пассажиров, а то бы они вымокли до нитки. С час добирались до небольшого острова. Николая Евгеньевича укачало, но он держался, украдкой бросая нетерпеливые взгляды на медленно приближающееся небольшое рыбацкое селение.
Вошли в небольшую бухту, крутые волны остались позади. Помог пристать к берегу широкоплечий голубоглазый финн. Он на лету ухватил цепь, закрепил за крюк и подвел лодку к каменной дорожке. Этому рыбаку едва перевалило за тридцать, крашеными казались седые пушистые бакенбарды.
Он молча показал приезжим на небольшой дом, одиноко стоявший среди невысоких сосен, пошел впереди, мягко ступая. За домом, шагах в двадцати, стоял длинный бревенчатый сарай. С крыши, чуть не до земли, свисали сети. Двери сарая были открыты настежь, на расстеленном парусе лежали ружья.
— «Веттерлей», — определил оружейную фирму Николай Евгеньевич, — хуже нашей трехлинейной.
Винтовки были вычищены, хорошо смазаны.
— Паккала, хозяин винтовок, известный в здешних водах рыбак, — продолжал Николай Евгеньевич. — Шхеры он знает лучше, чем свой дом. Но водится за ним грешок — прижимист.
Александру Михайловичу стало неловко: финн находился в нескольких шагах, слышал, как о нем отзываются.
— По-русски Паккала знает только «здравствуйте» и «до свиданья». А я сердит на него за цену на ружья. Он и рыбаков подбивает не уступать. Возьмите на себя дипломатическую часть переговоров, торгуйтесь, как на Александровском рынке, деньги из партийной кассы и пожертвований, там их не так много. Ружья с неба ему свалились.
А Паккала просил на три рубля дешевле казенной цены винтовок.
Александр Михайлович был готов согласиться, а Николай Евгеньевич одно твердит: «Торгуйтесь».
— Сбросит еще по полтиннику, — убеждает он Александра Михайловича, — монополию у Паккалы отобрали, несколько ящиков выловил Рантилла, совестливый человек, русским социал-демократам сочувствует. И рыбаки соседнего селения тоже не зевали, почистили трюмы «Джона Графтона».
Паккала сбавил еще полтинник, поставив условие — деньги все сразу. У Рантиллы ружей было немного, зато он недорого продал полсотни револьверов.