Избранное
Шрифт:
— Не узнаете? — бесцеремонно остановил его Усатенко.
Пожав плечами, Александр Михайлович хотел пройти мимо. Усатенко загородил дорогу:
— Коротка, господин хороший, память. По части белого пуделя ко мне наведывались. Ловко тогда мы обтяпали с «винчестером».
На платформе безлюдно, но кондуктор чересчур развязал язык.
— Издох белый пудель. Покойный не терпел болтунов, — одернул Усатенко Александр Михайлович и повернул к вокзалу.
Этим поездом небезопасно было возвращаться в Петербург.
Усатенко не
— Потребуется, пожалуйста, — теперь уже заискивающе бормотал Усатенко, — под вагоном тайник, арсенал перевезу. В Белоострове на досмотре стоят олухи цари небесного. — Помолчав, он спросил: — Надеюсь, мягким едете?
Чтобы избавиться от опасного человека, Александр Михайлович на площади кликнул извозчика, велел везти в гостиницу:
— Где тихо и недорого.
Интуиция, значит, не подвела, связной оказался трусом и хвастуном. Хорошо, что Усатенко ничего не знает про Ахи-Ярви, Кириасала и дачу в Териоках.
Спустя недели полторы потребовалось укрыть в Финляндии рабочего патронного завода. Софья назначила Александру Михайловичу встречу на Петровском острове, где в воскресенье было большое гулянье.
— Все еще не доверяете Усатенко, а он нужен подполью, — сказала Софья, — кондуктор для досмотрщиков — свой человек.
— Душа по-прежнему не лежит к этому Усатенко, — признался Александр Михайлович и рассказал про встречу в Выборге.
— А мы надумали при его участии переправить одного товарища в Финляндию, — сказала Софья. — Побаиваюсь после услышанного.
— Перевезем и без Усатенко, — сказал Александр Михайлович, — есть чистые бланки Сестрорецкого оружейного на право проезда в Райволу. В этом селении рабочие завода имеют свои дома.
— Великолепно придумано, — воскликнула Софья и неожиданно призналась: — Голова устала от бомб, от явок. Покатаемся на карусели.
Она потянула Александра Михайловича к нарядной карусели. Невидимый гармонист на ливенке выводил: «Чудный месяц плывет над рекою…»
26
Приятное и до крайности трудное было поручение. Лидии из-за слежки пришлось бросить службу и квартиру. В боевой технической группе мучились, как ей деликатнее помочь. Она чересчур щепетильна, хотя с месяц живет на хлебе и воде.
Красин посмеялся над охами и вздохами своих товарищей. Вручая Софье деньги для Лидии, сказал:
— Поручите Игнатьеву.
— Это же не переброска оружия, — заколебалась Софья.
— Сложность та же, — коротко ответил Красин.
Послав с мальчишкой записку на квартиру Игнатьеву, Софья перешла на другую сторону Забалканского. Хорошо, если бы Александр Михайлович был дома. Она обрадовалась, когда он появился у открытого окна и показал, что сейчас выйдет.
Просьба Красина поразила и Александра Михайловича. Деликатнее это могла сделать Софья или Сулимова, можно было возложить
— Страшно нуждается Лидия, на хлебе и воде живет. С ее внешностью в трактир не пойдешь, где за пятак можно похлебать щей и съесть кашу.
— Нуждается? — удивился Александр Михайлович. — У нее же отец весьма богатый человек.
— Она с отцом в ссоре. Он потребовал, чтобы она порвала с «разбойниками с большой дороги».
Узнав, каким поездом Лидия возвращается из Выборга, Александр Михайлович поехал на Финляндский вокзал. Увидев через окно Лидию, встретил ее у вагона.
— Выследили? — тихо спросила Лидия, думая, что Александр Михайлович пришел ее предупредить. Неужели полицейские устроили засаду? Как в тот раз, схватят в подъезде, втолкнут в мрачную тюремную карету. Она уже сидела в Литовском замке. Следователь на первом допросе ей выговаривал: «Из хорошей семьи, с такой внешностью вышли бы замуж за графа или князя. Жили бы в свое удовольствие, в свете блистали». Тогда же жандармский подполковник Тунцельман, известный своей хитростью и жестокостью, сказал: «Не оставите злоумышления против государя, угодите не в Литовский замок, а в Шлиссельбург, откуда две дорожки: на виселицу и каторгу».
— Не пугайтесь, — сказал Александр Михайлович, — я принес деньги от Красина.
— И бессребреник с ними заодно, — сказала Лидия. — Я не служу, то, что делаю, мой долг. А за это не платят.
Торчать у вагона неудобно, пассажиры уже все вышли. Лидия взяла Александра Михайловича под руку.
— Поймите, у меня есть Ахи-Ярви, — убеждал он.
— Натуральное хозяйство, — сказала Лидия.
— Подножный корм — яйца, сметана, творог. Не редкость на столе куренок, — в тон ей ответил Александр Михайлович. — Есть отец, его бумажник для меня не закрыт.
Александр Михайлович предложил пешком добраться до Кирочной, там в тихом переулке всегда стоят «ваньки».
— Если будете развлекать, то я согласна, — поставила условие Лидия. — Как вы к Надсону относитесь? В Пикируках я нашла на полке томик его стихов.
— Тоски и уныния через край, — сказал Александр Михайлович и, подумав, продолжал: — Болезнь виновата, а поэт вне сомнения талантливый.
Александр Михайлович обещал Лидии познакомить ее с Березиным, верным поклонником Надсона, и снова заговорил о деньгах.
— Я служу революции не за жалованье, — уже с обидой отказывалась Лидия, — перебьюсь, учительница Януш ищет мне занятие, есть место репетитора на Большой Охте у лавочника, предлагает давать уроки за обед и ужин, с голода, значит, не умру.
— Не казните себя, — уговаривал Александр Михайлович, — деньги из партийной кассы — не подаяние, это материальная поддержка революционера, у вас же нет счета в банке. Наконец, возьмите в долг, устроитесь на службу, разживетесь, вернете в партийную кассу, — ухватился Александр Михайлович за последнюю возможность заставить Лидию взять деньги.