Избранное
Шрифт:
— Ладно, ладно, Афо, не прикидывайся… Сама знаешь, что красивая.
Арус постучала в фанерное окошко.
— Подождите. Нет еще Еревана на линии! — резко ответили из-за перегородки, и разговор продолжался: — Что красота! Ты другое скажи. У кого из председателей жены образованные? А я? Хоть один день я дома сидела? И никогда не буду сидеть! На почте работаю, политзанятия посещаю, книги из библиотеки беру, с любым человеком могу поговорить. Ты вот это скажи!
Арус стукнула в окошко кулаком.
— Кто это там? Терпения не имеете?
В распахнутое окно высунулась
— Можно дать телеграмму?
Открылось и второе окошко. Телефонистка с наушниками тоже уставилась на Арус.
— Простите меня, — сказала черноволосая, улыбаясь, — вы жена полковника Заминяна, что к отцу приехал?
— Нет, — сухо ответила Арус. — Мне надо дать телеграмму.
Женщина подперла рукой подбородок и вздохнула:
— Может быть, вы жена нового директора школы?
— Нет.
Женщина опять помолчала, не сводя с Арус взгляда:
— А чья вы жена?
В ее голосе было нескрываемое любопытство.
— Ничья. Я зоотехник. Приехала на работу.
— А-а-а… — протянула Афо и добавила небрежно: — Ты телеграмму завтра дашь. Бланки заперты, а ключ у меня дома.
Несколько раз потом Оганес говорил Арус:
— Ты с моей женой ближе сойдись. Она у меня городская, культурная.
Арус с горечью думала: «Как плохо мужчины разбираются в своих женах! Всю жизнь рядом, а ничего не понимают».
Арус старалась посмотреть на Афо глазами других людей. На торжественном вечере в честь Первого мая Арус и Афо сидели в первом ряду и хлопали докладчику. Оганес с приезжими из города гостями был в президиуме, на сцене. Арус видела, как один из гостей наклонился к Оганесу и с улыбкой сказал ему что-то, кивнув на Афо. Оганес довольно усмехнулся и взглянул на жену. Афо заметила это. Она захлопала еще громче, подалась вперед, тряхнула кудрявой головой. Блестели ее большие черные глаза, ее белые зубы, блестел шелк пестрого платья, блестели серьги в ушах. Она была яркая, как жар-птица. Арус и на себя посмотрела со стороны — сухощавая, невысокая женщина в гладком синем костюме, загорелая, незаметная…
Арус подошла к дому Оганеса и, когда уже собиралась подняться по лестнице, услышала песню. Низким гортанным голосом Афо пела:
Лунная ночь… Что мне делать с собой? Не идет ко мне сон, не идет ко мне сон… Скажет прохожий, встретясь со мной: «Знать, бездомный он, знать, бездомный он…»Арус тихо прошла мимо дома председателя.
С гор возвращались уже под вечер. Оганес ехал недовольный. Откладывать строительство до весны ему очень не хотелось. Оганес ничего не любил откладывать. Ферма в горах должна была принести колхозу огромную прибыль. Ведь даже такой пустяк, как автопоилка, сразу повышает удой молока на тридцать процентов.
— Не такой уж пустяк сделать эти автопоилки. Кстати,
Неужели Оганес такой дурак, что даже этого не предусмотрел? В широкой ложбине, куда сбегались три горы, булькал родник.
— Надо исследовать запасы. Родник может иссякнуть, — заявила Арус.
Оганес возмущался. Не может иссякнуть родник, который существовал еще тогда, когда они совсем маленькими детьми приезжали в горы на кочевку. Сколько лет приходят к этому роднику стада, даже из Азербайджана приходят. А вишап? Вон он стоит, черная каменная рыба. Всем известно, что вишапов в старину ставили охранять воду. Значит, родник существует с древних времен.
— Вишап, конечно, сильное доказательство, — холодно ответила Арус, — но лично я больше доверяю геологам.
— Для чего ты сюда поехала? Мешать мне?
— Помогать, всегда только помогать! — рассмеялась Арус. — А энергия откуда? — тотчас после этого придирчиво спросила она.
Оганес хозяйским жестом указал на линию передачи, уходящую за горы.
— С подстанцией я договорился. Ток дадут, — сообщил он.
Овсеп посмотрел круглым, птичьим глазом и недовольно сказал:
— Еще ничего не решили, а ты уже договорился!
— Значит, по-вашему, не строить?
— Строить, — сказала Арус, — только не этой осенью. Не успеем.
— Значит, не поддерживаете?
— Пока не поддерживаем.
Поехали обратно. Копыта коней звонко цокали по каменистой дороге. Горы возвышались одна за другой, как окаменевшие волны. Местами кудрявились на склонах леса. Небо густо синело, и только в просвете между горами, куда ушло солнце, тянулась нежно-зеленая полоса. Въехали в лес, и сразу стало темно. Шелестели осенними листьями невысокие кавказские дубы. Их шишковатые корни, вылезая из земли, в крутых местах были как ступени лестницы, по которой осторожно сходили лошади.
Арус казалось, что она понимает сейчас все, что происходит в сердце Оганеса. Конечно, в эту минуту он ненавидит и ее и Овсепа. Потом это пройдет, но сегодня он будет жаловаться жене — с какими тупыми, трусливыми людьми ему приходится работать! И Афо участливо скажет: «Душа моя, черной завистью завидуют они тебе. Плюнь на них…»
«Почему я не могу сейчас подъехать к нему и сказать, что нет у него большего друга, чем я?» — спрашивала себя Арус. Хорошо бы сказать об этом простыми словами, но как, чтоб он понял и навсегда поверил.
Оганес резким движением остановил свою лошадь. Остановились серенькая кобылка и пегаш Овсепа. Навстречу им на поляну вышел невысокий старичок. Он вел лошадь с золотистой гривой и длинным хвостом. Лошадь была очень светлой масти, и ее шерсть, казалось, отражала желтый свет луны. Арус привычным глазом оценила удлиненные формы коня, втянутый живот, маленькую головку, небольшие сторожкие уши. Но главным в лошади были не формы, а цвет. Она казалась золотой, вся блестела, а грива ее вздымалась, как пышное светлое облако. Старичок наклонил голову и приложил руку к сердцу, приветствуя встречных. Он прошел дальше, и еще долго в темных кустах колыхалось светлое пятно.