Избранное
Шрифт:
— Пустое дело, — сказала она, — цыгане никогда филологией не занимались.
— Цыгане веками посуду лудили и коней крали. Кстати, тебя там женщина ждет.
Нарочно сказал. С намеком. Щенок. А на какие деньги ты в замшевом пальто ходишь?
Зина знала за собой не поддающиеся разуму секунды гнева. Она с размаху ударила сына по щеке. Он закрыл глаза, и длинные ресницы легли ему на щеки.
А как ей, гневной и встревоженной, сейчас к клиенту выйти? Разум у нее должен быть спокойный, глаза зоркими, голос твердым. А сейчас
Вздохнула несколько раз, высоко поднимая грудь, чтобы успокоиться.
Вообще-то это ничего, что ждать заставила. Женщина, когда ждет, больше растревожится и больше себя откроет.
Зина сняла с плеча полотенце, смочила водой и пригладила волосы надо лбом.
Сын подошел к крану — помыть за собой чашку.
— Брось, — сказала она примирительно, — сама вымою.
Вышла из кухни в комнату и молча оглядела женщину.
Не старая. Глаза бегают. Жадные. Губы скорбные. Что ее привело? А первые слова надо сказать такие, которые доверие и уважение вызовут:
— Пропажа у вас…
Женщина еще горше губы поджала, подбородок задергался.
Вздыхает, а держится. Сама ни нет, ни да не скажет. Значит, со своей стороны тоже проверяет.
Зина пригласила:
— Садитесь.
Устроила у стола, чтобы свет на лицо падал, сама напротив села, карты из ящика вынула. Этим картам лет пятьдесят будет. Еще мать Зины по ним гадала. Карты темные, набухшие, с мечами да желудями. Иногда действительно правду показывают.
Тасовала Зина карты не торопясь, чтобы дать женщине время расслабиться.
— Что-то мне ваша личность знакомая, — робко сказала Люба.
— Вполне возможно. Я газетным киоском заведую здесь за углом. И «спортлото» продаю. Газеты покупаете?
— Я в этом районе в первый раз.
— А раньше я у Октябрьского метро работала. Тоже в киоске.
— Ну, там я вас, возможно, видела. Значит, вы тоже работаете?
— Неужели! — сказала Зина. — Мне, как и всем, бюллетень бывает нужен. И пенсию — в дальнейшей жизни.
— Ну да, да, — закивала Люба.
— А это я просто людям помогаю. Всякий раз думаю — брошу, не приму никого. А люди приходят, просят. Ну как откажешь? Надо помочь, раз у меня такая возможность есть.
— Ну да, да, конечно.
Зина шлепнула карты на стол.
— Положи левую руку на колоду и думай про свою заботу, — приказала она. — Сейчас я вам открою, какое ваше положение. За это — три рубля. А насчет помощи — другой разговор.
Король трефовый выпал, дама бубен и семерка пиковая — печаль. Вот и не верь картам!
— Мужчина вроде рядом, да не с вами. С разлучницей.
Заплакала Люба. Не вынесла.
— Увели его у вас! — уже совсем уверенно сказала Зина.
А уж как уводят — это Зина знала. Тут что ни скажи — все в точку.
— Сначала ласковый был, верный. Потом иначе дело пошло. Отходить стал — и сердцем и телом.
Люба заплакала.
—
— Отметила я его, выписала…
— Деньги тебе из казенного дома…
— Алименты, — вздохнула Люба.
— Ребенок возле тебя.
— Володечка…
— За него болеешь. Ты свою жизнь можешь устроить. Вполне можешь! Есть один человек, он возле тебя ходит. Но ты своему ребенку чужого отца не желаешь.
Что-то Люба такого человека не замечала. Но гадалке виднее. Вполне возможно, это завскладом Федор Иванович. Он, как встретится с Любой, всегда пошутит: «Как жизнь молодая? Какое самочувствие?»
— Врать не буду, карты показывают — остается тебе дорога долгая и тяжелая. На ближайшее время одинокая. А на дальнее время — это другое гадание нужно.
Зина собрала карты, отсчитала двадцать одну и раскинула — для дома, для сердца, что было, что будет, и остальные, как положено. А в самом конце — чем сердце успокоится. Вышло — надеждой.
Люба достала из сумочки три рубля. Ей за них целый день на работе вертеться, а эта за десять минут огребла да сунула куда-то, Люба, и увидеть не успела.
— А помочь как-нибудь можно?
— Трудно этому делу помочь. Сама виновата — до развода довела. Теперь вдвое тяжелей.
— А сколько все же вы за это взяли бы?
Зина подумала:
— На работе у него была?
— Директор отказал принять. Партийный секретарь у них женщина. Она в отпуску была, с понедельника заступает. Схожу к ней.
— Ты меня слушай. Я, сколько могу, буду помогать. Ты и так уж много упустила. На работу, конечно, сходи. А то и повыше можно. Другие в газету пишут — тоже иной раз помогает. Он выпивать любит?
— В компании, по праздникам. А так — нет.
— Это плохо. На алкоголь сейчас большое внимание. Ну, что я вам скажу? Дело очень трудное. Только вас, как женщину, жалею. А то и не взялась бы. В пятницу принесешь мне рубашку его — обязательно ношеную, — две пачки иголок да сто рублей денег.
— Сто рублей! — откачнулась Люба.
— Это деньги не мои будут, — строго сказала Зина. — Если за два месяца не вернется, я девяносто обратно отдам. А уж десять за труды пойдут. И тоже не мне — старухе одной, которая слово знает.
— Я ребенка одна воспитываю, скостили бы хоть половину, войдите в положение…
— Ох, не торгуйся, женщина! — предостерегающе подняла палец Зина. — Это дело не торговое.
— Нету же у меня ста рублей! И до получки еще неделю жить! — заплакала Люба, будто у нее и вправду не было денег.
— Последнее мое слово — восемьдесят. Вы, женщина, за счастье свое боретесь. Тут с расходами считаться не приходится.
Люба поняла, что больше ей не уступят. Настроение людей она всегда хорошо понимала. Бывало, Онин с сестрой своей в кухне тайком пошепчутся, а ей уже ясно, что ее, Любу, обсуждают. И тут поняла — рассердилась гадалка.