Избранное
Шрифт:
Но идти не хотелось. Он лег на тахту. Эвника переставила тахту в самый угол. Пусть, но только в углу совершенно нет движения воздуха. Георгий закрыл глаза. Рядом в комнате Эвника непрерывным шепотом говорила со своим сыном. Ее слов Георгий не слышал. Мальчик громко сказал:
— Он меня не бил. — И повторил еще громче: — Не бил он меня.
Георгий натянул подушку на ухо. Какие-то заговоры в собственном доме. Кто с кем — не разобрать. Он каменно заснул и проснулся, внезапно разбуженный, не сознающий ни времени, ни пространства.
— Раздевайся, — сказала Эвника, —
Он разделся, лег и закурил. Эвника молча лежала рядом. Время от времени она заботливо оправляла на Георгии легкое одеяло.
Что она сделала не так? В чем ошиблась? Утром, на строительстве, помогла выяснить причину пожара, — ясно, что эти влюбленные ротозеи забыли потушить свечку, — сам следователь сказал, что участие Эвники решило дело. А Георгий даже не взглянул в ее сторону. Все время, пока они ехали в машине, он был чужой и недовольный. А вечером избил ее сына.
Может быть, надо было промолчать? Но какая мать не вступится за своего ребенка? Теперь ей придется всегда ограждать сына от Георгия. Наверное, если жизнь сразу не удалась, то так оно и пойдет.
Недавно Георгий сказал: «Мне неприятно, что я оторвал тебя от дела. У тебя интересная специальность. Наверное, дома тебе скучно».
Эвника не призналась ему, что ей осточертело просыпаться от звонка будильника и отсиживать восемь томительных часов за отчетами скучнейших экспедиций.
Почему он заговорил о ее работе? Может быть, остывает его чувство и он думает о возвращении жены? До сих пор он с ней не развелся. Как ей закрепить то, чего она достигла? Вот сейчас Георгий лежит рядом с ней, курит, и Эвника со всей своей проницательностью не может догадаться, о чем он думает.
— Георгий! — позвала она.
— Ты мало общаешься со своим сыном, — сказал он, — ты не знаешь, чем забита его голова, что его интересует.
— Ничего, ничего, — успокаивала его Эвника, — не думай об этом.
— Ничего ты не знаешь, — настаивал Георгий, — что он читает, кто его товарищи.
— У него только одна тройка…
— Наплевать на тройки.
— Он дружит с сыном писателя Шахзадяна.
Георгий помолчал. Так вот, значит, откуда эта цитата!
Эвника облокотилась о подушку и стала разбирать тяжелые, слитные пряди его волос.
— У Левика есть мать. Уж как-нибудь он вырастет. Ты об этом не думай.
В духоте остро жалили неуловимые бесцветные мошки. Георгий отстранил Эвнику, поднялся и вышел на балкон.
Эвнике показалось, что она его теряет. Немедленно, сейчас надо было что-то придумать, удержать, вернуть себе его внимание, его мысли и чувства.
Она побежала за ним, шлепая по полу босыми ногами.
— Я беременна, — сказала она сквозь слезы. — И теперь я одна должна плакать в своей постели?
Он на руках отнес Эвнику на тахту, вытер ей слезы, сказал все слова, которые хотел сказать и которых она от него ждала.
Потом, когда она заснула, он долго курил и, отгоняя рукой дым от ее лица, думал о том, что придется ехать в Москву доставать тепловозы, и о том, что на обратном пути из Москвы он уже непременно заедет к Нине и посмотрит, как живут его дети.
8
Над
Это постыдное чувство началось с первого дня работы, когда Нина неожиданно вытащила из своей сумки банку с красной кетовой икрой. Алена сказала:
— Ой, мы ее сто лет не видели! — И мечтательно добавила: — Блинков напечем…
На другой день Нина спросила:
— Тася, это вы мне красной икры в сумку положили?
— Ну, а кто же, ангел мой? — готовно отозвалась Тася. — Кто же о вас подумает, как не я?
— Сколько там было?
— А сколько бы ни было.
— Так ведь заплатить надо.
— Заплочено уже.
— Значит, я вам должна?
— Никому вы, золотце, не должны.
— Нет, так не получится, — сказала Нина, — я в кассу заплачу.
— Господи, — поморщилась Тася, — ну, куда вы заплатите, к чему? Это у нас излишек окажется. За излишек ведь тоже по головке не погладят, хуже чем за недостачу. Ну, получили мы эту икру два килограмма. По бутербродам ее размазывать — так она сохнет в одну минуту. Товарный вид теряет. И не все равно ее так продать, на вес? А мама пирожков с картошкой напекла, так шофера их враз расхватали, пока вы в бухгалтерию ходили. Горяченькие пирожки, мягкие. Потрудилась мама, ну да ведь мы свой труд не считаем. И картошка у нас своя…
Она долго говорила, точно ребенку, втолковывала что-то очень ясное и простое, а Нина так и не могла понять, за чей счет оплачена икра, кому она должна и при чем тут пирожки с картошкой.
Пелагея Даниловна высказалась яснее:
— У воды стоять да не замочиться… Только, конечно, соображение иметь надо. Всюду своя наука, деточка…
Старуха целые дни проводила в маленькой подсобной комнате, откуда по вечерам Веночка уносил тяжелые ведра помоев и объедков для поросенка. Пелагея Даниловна мыла посуду, подтирала пол. «Я такой глупый человек — лишь бы людям помочь». Но Нина предпочла бы не видеть ее, не слышать деловитого шепота, которым переговаривались мать с дочерью.
Тася ласково выпроваживала Нину из-за стойки.
— Ой, вы тут навешаете… Торговали — веселились, подсчитали — прослезились.
Она считала быстрее и лучше Нины, умела мягко и бесцеремонно выставить из зала пьяного, ласково играя глазами, уговаривала посетителей взять дорогую бутылку ликера, которую Нина и не чаяла когда-нибудь сбыть.
— Пропали бы вы тут без меня, Нина Григорьевна. Все по принципу жить хотите. А люди вас чересчур гордой считают.
— Кто считает?
— А хотя бы кладовщик курортторговский. В прошлый раз у него сосиски были. Ну почему бы не взять?