Избранное
Шрифт:
— Мне их в бухгалтерии не выписали.
— А вы как дитя, честное слово. Надо было кладовщика попросить по-хорошему.
В другой раз Тася отправлялась за товаром сама.
Вечером Алена говорила:
— А я не знала, что вы мясо для закусочной берете. Сегодня Даниловна такой хороший кусочек говядины от тебя принесла. Одна мякоть.
— Не делайте этого, Тася. Не посылайте ничего ко мне домой.
Тася пренебрежительно отмахивалась:
— Вы лучше об том подумайте, что зима подходит. Копеечка-то
Пелагея Даниловна качала головой:
— А Лучинским уже и поднадоели нахлебники-то. Покоя нет. Опять, на двоих сготовить или на пятерых? Алена Ивановна где вздохнет, где смолчит, а уж сам-то попыхивает.
Нина помертвела от унижения. Как она могла допустить, чтоб кто-то вмешивался в ее отношения с Аленой?
Тася увидела ее лицо и заторопилась:
— Придумаете вы, мама! Они же с Аленой Ивановной как сестры. Я и то всем говорю, что они родные.
А за Ниной точно захлопнулась западня. Можно уйти с любой работы, только не с этой. Здесь надо все пересчитывать, сдавать, а что после этого вскроется, она не знала. Тася приводила высокого тихого мужчину, ставила на его столик отборные закуски и, ласково сияя глазами, шептала Нине:
— Очень нужный для меня человек, Ниночка Григорьевна, угостить надо.
А Нина считала, неотвязно считала: бутылка вермута — два с полтиной, сардины — рубль, колбасы копченой копеек на семьдесят… И, озлобляясь на себя, за свою неспособность потребовать с Таси деньги, Нина ненавидела Тасю, Пелагею Даниловну, которая осторожно выглядывала из посудной, и даже ни в чем не повинных посетителей, которые непрерывно что-то требовали.
В этом озлоблении она приходила домой и, принуждая себя, делала то, что нужно было делать по дому.
Все ее внутренние связи обрывались. Она перестала слышать своих детей. Оставалась одна постоянная забота. Алена сокрушалась:
— Я же говорила, это не для тебя. Ты не справишься.
Но в самой работе не было ничего трудного. Только вначале казалось странным — поить людей чаем и брать за это деньги. И еще в первое время Нине хотелось сделать буфетную стойку привлекательной и аппетитной. Она готовила затейливые бутерброды, похожие на ломтики торта, украшала салаты цветами из овощей.
— Красота, красота, как в ресторане! — восторгалась Тася.
Но на третий день непреклонно взяла из рук Нины банку с маслом.
— Бросьте вы эту чепуху, Нина Григорьевна. Никому это не нужно, и жиров против нормы тратите. Лучше пивка бы выхлопотали. А на игрушках плана не выполнишь.
Тася управлялась за стойкой, Тася получала продукты, Тася обслуживала столики. Нина ей мешала.
— Отойдите, ангел мой, вам это несподручно. Чем здесь толкаться, лучше в бухгалтерию сходили бы.
В бухгалтерию курортторга Тасе
— И как это вы решились с Порошиной работать? — огорошила она Нину в первый же день знакомства. — Храбрый вы человек, я ее на порог не пустила бы.
И не пускала. На поклоны Таси не отвечала, а Нину жаловала особо. Не спрашивая, выписала ей для столиков новые салфеточные скатерти и сказала:
— Богато, красиво. Возни-то с ними побольше, чем с синтетикой, вот санатории от них и отказываются. Нынче трудиться не любят и никто не понимает, как это благородно — накрахмаленная скатерть!
Нина взяла десять небольших скатертей. Белоснежные, отливающие муаром, они лежали в верхнем ящике стенного шкафа. Пустить их в дело Тася отказалась:
— Чистота на одну минуту. Об них все руки сотрешь. Не до того нам сейчас.
А потом Нина про скатерти забыла. Вспомнила она о них под вечер очень трудного дня. С утра ее вызвал к себе Байрамуков.
— Другие на этом месте жиреют, — сказал он, — а ты совсем паршивая стала.
Байрамуков говорил, как думал. Про Тасю выражался так:
— Толковая женщина. Жалко, хвост подмочен.
Он сообщил Нине, что закусочная должна обслужить партию иностранных туристов. Турбаза перегружена, и группу в тридцать человек надо накормить и напоить.
— Не как-нибудь, шаляй-валяй. Полтора рубля на человека. Иностранцы. Котлеты дай.
Котлеты, по представлению Байрамукова, — высшее достижение кулинарии.
Нина бегала в санаторий, договорилась с поваром насчет меню, выписала дополнительно какао и кофе. На складе взяла свежих яиц. Тася в этих хлопотах участия не принимала. Она была недовольна.
— И на что они нам сдались, эти туристы? Голодная шатия. Другой отбрехался бы, а вы, ангел мой, как телок, честное слово. Ну, мое дело маленькое. Я подсобница. Посуду вымою, а больше с меня спросу нет.
Вечером она нарочно ушла раньше, чем всегда, а за ней, молчаливо выражая свое неодобрение, заспешила Пелагея Даниловна с неизменной кошелкой.
До позднего часа Нина возилась одна. Она знала, что утром будет на счету каждая минута, а потому приготовила тридцать приборов, тридцать стаканов, солонки, хлебницы, пепельницы. Убрала со стойки все лишнее — вряд ли туристы будут что-нибудь покупать.