Избранное

Адамян Нора Георгиевна

— Картина происшествия, факты, как говорится, свидетельствуют.

— Что же теперь делать? Что делать?

Это был не риторический вопрос. Обращенный к Ивану Федоровичу, он требовал конкретного ответа:

— Надо, в первую очередь, устранить все причины. Если они есть.

Богатов готовно закивал головой.

«Какой он бабник? — подумал Иван Федорович. — Он и притворяться не умеет».

— Поддержать в ней всячески бодрость духа, хорошее настроение.

— Да, да, я знаю… Я знаю, что надо устранить, — горячо заговорил

Богатов. — Как это страшно, она могла умереть… Ведь правда, доктор? Я виноват. Я сделаю все. А как вы думаете, теперь в этом смысле опасности нет?

«И вовсе не бабник, — решил Иван Федорович, глядя на открытое, ничего не прячущее лицо своего собеседника. — Или уж начинающий только», — добавил он, чтобы заглушить в себе вдруг возникшую симпатию к этому по-детски беззащитному человеку.

— Вы ей, конечно, ничего об этом не говорите, — Иван Федорович поднялся. — И главное, больше положительных эмоций. Это и для основной травмы полезно будет.

Богатов тоже встал.

— А ходить, ходить она будет?

— Ходить? — удивился Иван Федорович. — Почему же ей не ходить? Как ходила, так и будет ходить.

В неожиданном для самого себя порыве участия он потрепал Богатова по плечу.

— Человек все-таки создание хрупкое. С ним поосторожней надо. Однако все уладится.

— Мы все сделаем, — заверил его Богатов. — Все сделаем!

Подходя к операционной, Иван Федорович подумал: «Не о себе же он говорил во множественном числе. Кто же это такое — «мы»?»

7

В час величественная буфетчица разнесла на подносе хлеб, серые алюминиевые ложки и на каждую тумбочку — по яблоку.

— Где ваша ложка? — спросила она у Зои.

— Я не знаю.

— Как это так — не знаете? Я утром клала вам ложку, а сейчас ее нет. Кто же знает?

— Я ничего утром не ела.

— Ели вы или не ели — это ваше дело. Это меня не касается. А ложка должна быть. Я за нее отвечаю.

— Да найдется ложка, — крикнула Галя, — кому она нужна!

Буфетчица обернулась к ней:

— У меня в прошлом месяце шести ложек не хватило. И все из моего кармана. А защитники находятся. Я вам ложки не дам, как хотите, — сказала она Зое. И ушла, придерживая поднос на уровне головы.

И вот такая ерунда могла расстроить Зою почти до слез.

— Ничего, сказала Галина, — я вам свою дам. У меня есть запасная. А вы не реагируйте. Они все здесь такие грубые. Понять можно — надоели мы им до смерти.

Два раза прибегала сестра, кричала в дверь:

— Батюкова, на гипс!

— Нет Батюковой, в садике гуляет, — отвечала Анна Николаевна.

В третий раз заглянула Софья Михайловна.

— Ну где же Варвара? Вот какой человек! Всех задерживает, — пожаловалась она.

Пока Софья Михайловна стояла в дверях, все молчали.

— Она с собой огурчиков взяла, сала и хлебушка черного, — сообщила шепотом

Наташа.

— Выпивает. К обеду-то придет.

— А выписываться не хочет, — сказала Галя.

— Ой, а я как хочу выписаться, — завизжала Наташа, — просто не дождусь завтрашнего дня! Сперва по телефону всех подружек обзвоню, а вечером гости придут. Я так по дому соскучилась!

— А по школе?

— Ну и по школе, само собой. У меня еще освобождение на неделю будет. А уроки мне и сюда приносили.

— Наташа, ты не забудь. Мама само собой, а ты позвони, скажи ему негромко.

— Ой, что вы, Анна Николаевна! Я сейчас же позвоню. У меня телефон в книжечке записан!

— С ней-то ничего не говори, а ему скажи: мама, мол, тебя одного просит прийти. Одного.

— Я так скажу: непременно, непременно идите к маме в больницу. Сегодня же идите — так я скажу.

— Ну, хоть когда сможет. Очень-то не напирай.

Опять открылась дверь. На пороге появилась девушка, похожая на одуванчик, — пушистая желтая головка и зеленое мини-платьице. В руках у девушки были две роскошные розы на очень длинных стеблях.

— Кто здесь будет Анна Николаевна Сахарова?

Анна Николаевна приподнялась на кровати.

— Вот это вам в знак внимания, — сказала девушка, протягивая ей розы. — Как вы себя чувствуете?

— Ничего, спасибо, — едва промолвила Анна Николаевна.

Она понимала, что ей надо улыбнуться, но другие чувства — удивление, любопытство, волнение — были так сильны, что улыбка то и дело соскальзывала у нее с лица.

— Я вас проведать пришла, — сообщила девушка. — Значит, сейчас здоровье у вас хорошее?

— Какое там здоровье…

Девушке предложили стул, и она присела на краешек, не зная, о чем говорить и не слишком тревожась наступившим молчанием. Отсидев несколько минут, она, видимо, решила, что программа выполнена.

— Ну, поправляйтесь. Вы Саше скажите, что у вас Мая была. Меня Мая зовут.

— Алик он, — тихо возразила Анна Николаевна.

— Это сейчас имя не модное. Мне больше Саша нравится. Я с ним так и договорилась, что буду его Сашей звать.

Она попятилась к двери, приветственно поводя выпяченной ладошкой, и бочком выскользнула из палаты.

— Какая хорошенькая! — высказалась Наташа. — И розы такие чудные принесла! Это вам к ней надо приглядываться?

— Кто их разберет, — еще не очнувшись, ответила Анна Николаевна.

— А как же цыганка?

— Ох, не знаю я ничего. Ничего мне не известно.

— А мне девушка не понравилась. Пришла, поглядела, и все. Ни к чему рук не приложила, — сказала Зоя.

Она представила себя на месте этой девушки. Цветы были бы поставлены в банку с водой, в тумбочке был бы наведен порядок. Зоя попробовала бы расчесать волосы Анны Николаевны, которые давно свалялись в войлочный шарик на затылке, да мало ли чем можно было помочь одинокой, беспомощной женщине!