Избранное
Шрифт:
Очнувшись от такого забытья, она и увидела в первый раз Софью Михайловну.
Странные сопоставления рождаются иногда в душе человека! Уж не здесь ли, в больничных стенах, измученная душа должна быть далека от поэтических образов и представлений? И почему именно строчку «На холмах Грузии лежит ночная мгла» повторяла про себя Зоя, когда смотрела на врача своей палаты? Не потому ли, что Софью Михайловну легче было представить себе в шелку и бархате, с цветком в руках, чем в белой докторской шапочке, держащей пинцет и клочок ваты?
Маслинная чернота
Она смазывала черной жидкостью колено Анны Николаевны.
— Сегодня вам спицу вынем, опустим ногу. К вам сын ходит? Скажите, чтобы костыли принес. Скоро вас поднимать будем.
— Позвонить ему надо. Вообще-то он придет. Он часто в вечернюю смену работает. А так он придет…
— А я уже прямо бегаю, — победно сказала Наташа, едва Софья Михайловна подошла к изножью ее кровати, — я уже сама умываться ходила.
— Тебя завтра выпишем, а через два месяца придешь — гипс снимем. Только уж больше не прыгай.
— И не буду. Я и не хотела, меня насильно записали. У нас физрук есть, его Пал Лексаныч зовут, говорит: «Занимайся волейболом — похудеешь». А я и не похудела ничуть, только ногу сломала.
— Ну, кушай, кушай.
Наташа еще завтракала. Она начала с торта, извлеченного из тумбочки, и теперь принялась за манную кашу.
Софья Михайловна остановилась у кровати Зои, прочла табличку и спросила:
— Вас ночью доставили. Кровь еще не брали?
— Какую кровь?
— Неважно. Это можно завтра. Боли есть?
— Не знаю, — сказала Зоя. Она прикусила губу, чтобы не заплакать от жалости к себе и от невозможности объяснить другому свои страдания.
— Вы очень неудобно лежите. Давайте мы вас поднимем немного. А садиться вы пробовали?
— Садиться? Разве мне можно?
— Нужно, нужно, чтоб застоя в легких не было.
Она откинула одеяло, потрогала Зоину ногу выше колена, у бедра, потом дала ей в руки нечто вроде висячей лесенки, по которой цирковые гимнасты взбираются под купол. Лесенка была прикреплена к спинке кровати у ног Зои.
— Держитесь за нее. Перебирайте руками и подтягивайтесь. Я вам помогу.
— У меня еще плечо болит. Я не смогу.
— Сможете. У вас перелома ключицы нет. Только ушиб.
Сперва был страх. Напряженное ожидание: вот сейчас боль пронзит — и рухнешь. И вот — боль пришла. Зоя готова была снова откинуться на подушку, но ее подпирали с одной стороны Софья Михайловна, с другой — няня Дуся.
— Еще маленько, еще, еще вперед подайся, — приговаривала санитарка.
Тогда Зоя стала приноравливаться к своему больному телу. Она перенесла основную его тяжесть на здоровое бедро. Боль отпустила. Она ухватилась за следующую перекладину, потом еще… На секунду ей показалось, что она теряет сознание, но в следующий миг она уже сидела.
Сначала она увидела лица, и все
Зоя впервые увидела милую скуластую Галочку и ее ногу, обмотанную бинтами, темными от бурых пятен. Увидела всю старчески оплывшую фигуру Анны Николаевны. В общем облике невысокой, плотной Софьи Михайловны врач-ординатор явно одолевал царицу Тамару.
Но все они — и кургузая Варвара Петровна, и няня Дуся, и все другие — на секунду словно разомкнули кольцо человеческого одиночества. И вздох Зоиного облегчения пронесся по всей палате — для всех.
Няня Дуся подняла и укрепила изголовье койки, подложила под спину Зое еще две подушки, а Зоя все осваивала свое первое достижение, свою первую радость в этих стенах. Теперь она могла осторожно взять с тумбочки поилку, в которой темный чай уже подернулся радужной пленкой, могла вытереть лицо мокрым полотенцем, могла видеть окно. Еще тупо ныло плечо, кружилась голова, больная нога лежала колодой, но уже все тело чувствовало безмерное облегчение от перемены положения.
Торопливо вошла новая сестра, тоже очень молоденькая и хорошенькая. Она разбросала по койкам огромные коричневые конверты, сделала замечание Наташе: «Заканчивай питание, сейчас профессорский обход». И так же быстро ушла.
Варвара Петровна вытащила из своего конверта большие темные пленки рентгеновских снимков и принялась рассматривать их на свет один за другим:
— Еще хуже прежнего стало. Загубили руку. Не понимают ничего. Это же надо, как испортили руку…
Зоя попыталась дотянуться до своего конверта и не смогла. Сопя и покусывая большое яблоко, Наташа перегнулась через промежуток между кроватями и подала ей конверт, в котором был один снимок — туманное, расплывчатое пятно. Страшно светлели памятные только по далеким школьным годам скелетные косточки.
Это ее нога. И вот он, перелом, — крутая линия, после которой кость идет под углом.
— Ужасно, — сказала Зоя, — какой страшный перелом!
— Где? — спросила Варвара Петровна. — Где ты его смотришь? Да не хватайся за рентген пальцами, его за уголки надо брать.
Здоровой рукой она приподняла Зоин снимок.
— Здесь, — указала Зоя на изломанную линию.
— Серость, — презрительно сморщилась Варвара Петровна. — Это же сустав. Вот он, твой перелом, гляди…
Тоненькая, почти неуловимая серая черточка наискось проходила по ровной кости. Едва заметным выступом отделялось ее начало.
— А вот оно, смещение, — гордая своей осведомленностью, указала на выступ Варвара Петровна. — На вытяжение, конечно, могут положить, если операцию не захотите.
Зоя снова затомилась:
— Который час?
— Девять.
Утро, а кажется, что прошло уже полдня. Сережка в школе и еще ничего не знает. А Леонид? Когда ему позвонили? Что он думает?
В дверь заглянула Евдокия Степановна и устрашающе зашипела:
— Положьте снимки на место. Профессор идет.