Избранное
Шрифт:
После обеда Оань нашла записку: «Мы готовы предложить Вам пять тысяч долларов». Она разорвала бумажку, не дочитав до конца. Еще никогда она не была так сердита! И решила, с завтрашнего же дня, не дожидаясь возвращения мужа, бросить службу. Ничего, для нее найдется другое место, а отсюда надо бежать, бежать без оглядки!..
Тем не менее, несмотря на столь решительное настроение, Оань после ужина долго занималась своим туалетом, потом переоделась в аозай [37] , попросила сестру приглядеть за домом и ребятишками и, усевшись на «хонду», выехала из дому. В голове не было ни единой мысли, только встречный ветер трепал ее
37
Аозай — женское национальное вьетнамское платье, под которое носятся широкие штаны, обычно белого цвета.
На следующий день Оань вышла на службу, и трое американских офицеров по заведенной привычке заглянули к ней; они держались свободно, дружелюбно, любезно. Через два дня домой вернулся Хоа, он не обнаружил в жене никаких перемен. И только один Лыу заметил, что с Оань стряслась какая-то беда, он часто заходил к ней, и во взгляде его она читала тревогу. Оань стала избегать молодого учителя.
Оань обменяла часть долларов на донги и вручила их Лыу, чтобы тот вызволил из полиции шофера. Потом она заплатила самые неотложные долги, затратив на все две тысячи долларов. Оставшиеся три тысячи женщина припрятала. Оань была полна решимости пожертвовать всей суммой, чтобы расквитаться с долгами. Она хотела уговорить мужа бросить карты и темные аферы. Она мечтала оставить службу, ибо в Сайгоне любая женщина, состоящая на службе, обязательно попадет если не в постель к янки, то к какому-нибудь другому гнусному типу. Конечно, семье придется туго, ведь не так-то просто воздержаться от неразумных трат, вести хозяйство экономно, словом, жить На одно капитанское жалованье.
Оань всегда грезила о спокойной, честной жизни, но теперь, когда необходимые средства были в ее руках, перед ней возник трудноразрешимый вопрос: как объяснить мужу, откуда у нее взялись столь большие деньги. Ей и так пришлось нелегко, пока удалось растолковать Хоа, где она достала две тысячи долларов. Что же будет, когда муж узнает о новых трех тысячах? Тяжких подозрений не избежать.
После того злосчастного вечера вокруг Оань ничего не переменилось, по-иному на нее стали смотреть только двое — Лыу и Моро. Лыу она избегала, а при встречах держалась с ним холодно. Ну а Моро смотрел на Оань с жалостью, презрением и тайным вожделением. Но какое ей было дело до него? Он всего лишь жалкий негр, которого презирают белые американцы и даже такие, как Оань, ни во что не ставят.
Прошла неделя. Однажды в рабочую комнату к Оань вошел Уильям и безо всяких вступлений сказал:
— Мы возвращаемся в Штаты.
Оань подняла голову и вдруг почувствовала, точно тяжкая гора свалилась с ее плеч. И хотя после того вечера янки всегда держались с нею подчеркнуто вежливо, словом, как и прежде, Оань испытывала не только стыд, при каждой встрече с ними ее охватывал страх, словно над ней нависла неотвратимая угроза. И вот они убираются восвояси! Оань, сдерживая радость, склонилась к бумагам.
— Когда же вы уезжаете? — спросила она.
— Послезавтра.
Осталось каких-то два дня, подумала Оань, встрепенувшись
— Вы уезжаете все трое? — спросила она опять.
— Да, все трое. Мы прибыли во Вьетнам по одному контракту.
Итак, Оань разом избавится сразу от трех подлецов!
Она хотела было спросить, не едет ли вместе с ними и Моро, но подумала, что это будет для нее слишком большая удача. К тому же Моро рядовой, а у них иные сроки службы в этой стране, чему офицеров-специалистов. И Моро останется, как проклятое напоминание о совершенном ею грехе!..
Но ее мысли прервал Уильям.
— Мы возвращаемся, миссис, и просим вас вернуть нам наши деньги, — сказал он.
— Какие деньги? — испуганно воскликнула Оань.
— Те самые пять тысяч долларов, — невозмутимо уточнил янки.
Несчастная женщина сразу ощутила горечь во рту, уши вдруг у нее заложило, а перед глазами пошли цветные круги.
— О чем вы говорите? — в растерянности пролепетала она.
И тут Уильям извлек из кармана какой-то предмет, завернутый в черную бумагу, и протянул Оань.
— Этот презент стоит пяти тысяч, я вас уверяю, — произнес янки с расстановкой.
Оань дрожащими руками развернула бумагу: там оказалась проявленная узкоформатная пленка. Не в силах сдерживать дрожь, она поднесла пленку к глазам и стала рассматривать, потом, обмякнув, откинулась назад, бросила свернувшуюся ленту, с брезгливостью оттолкнув ее от себя. На пленке был запечатлен тот самый вечер: Оань входит в номер к американцам в гостинице «Рекс», янки здороваются с ней, усаживают ее на кровать, она снимает с себя аозай…
Уильям тщательно свернул пленку и бережно завернул ее в бумагу.
— Как видите, пленка стоит таких денег…
Силы оставили Оань, она лишь машинально отвечала на вопросы американского офицера:
— Но у меня нет с собой никаких долларов.
— Ничего, — утешил ее янки, — мы улетаем через день, у нас еще есть время. Вы принесете деньги завтра.
— Я уже израсходовала, у меня осталось только…
— Сколько?
— Три тысячи.
— Говорите правду, ведь прошла всего неделя! — крикнул он, но, увидя жалкую гримасу Оань, понял, что она не лжет, и смягчил свой тон:
— Ладно, приносите завтра три тысячи.
Наутро они появились в обычное время, на этот раз все трое, и сзади маячил еще Моро.
Не ожидая вопроса, Оань вынула деньги и протянула их капитану Уильяму. Тот деловито взял пачку ассигнаций, неторопливо пересчитал: их оказалось тридцать стодолларовых бумажек, в тех самых купюрах, которые он собственноручно вручил Оань неделю назад. Янки сунул деньги в нагрудный карман, извлек пленку, однако не отдал ее Оань.
— Поскольку вы остались должны нам две тысячи, то вот это… — сказал он и поднял сверток, потом, обернувшись, позвал: — Эй, Моро! Моро!
Офицеры-янки расступились, пропуская вперед чернокожего солдата. Уильям дал ему пленку и продолжал:
— Это пока остается у Моро. Он не уезжает, служить ему здесь еще долго. Когда у вас будут деньги, вернете две тысячи долларов Моро и получите пленку. Не так ли, Моро?
Оань не слышала, что говорил Моро, что он отвечал белым. Все случившееся с ней казалось ей невероятным кошмаром. Она теряла рассудок… Но спектакль на этом не кончился. Уильям, обращаясь к Моро, продолжал:
— Теперь все в руках Моро. — Голос капитана Уильяма звучал саркастически. — Наш приятель Моро — большой чудак, он, надо думать, так привык к своей бедности, что две тысячи долларов, должно быть, ему не понадобятся. Потребует ли он их от вас, миссис, или удовлетворится чем-то другим, это уж, как говорится, дело вашего с ним общего согласия. Не так ли, дорогой Моро? Что же касается нас, то мы выходим из игры.