Избранное
Шрифт:
Николаевич тотчас требовал пардону и, посмеиваясь, цитировал
Салтыкова-Щедрина: "Был он пискарь просвещенный, умеренно-либеральный
и очень твердо понимал, что жизнь прожить - не то что мутовку
облизать!"
– Сказка какая-то... - вдруг с горькой усмешкой сказал Илья
Николаевич. - Открывали какие хотели школы, ставили кого хотели
учителями... Просто воображения не хватает, чтобы представить те
благословенные времена!
Он встал, прошелся в волнении,
дам. Блеснуло пенсне - это Прушакевич сделала движение. Склонив по
привычке чуть-чуть набок свою красивую голову, Вера Павловна несколько
мгновений наблюдала за своим старым другом и наставником. Ульянов
сделался учителем, потому что не мог им не быть; она также. Для него в
этом - смысл жизни; для нее - тоже.
Вместе с нею гимназию кончила Вера Васильевна Кашкадамова, но
только через пять лет подруги встретились на педагогическом поприще:
Кашкадамову заинтересовали Высшие женские курсы в Казани, где она
завершила образование.
Обе стали выдающимися педагогами-ульяновцами.
Между тем Вера Павловна, наблюдая в гостиной за Ильей
Николаевичем, обнаружила, что он окончательно замкнулся в себе; среди
людей, даже вступает в разговоры, а сам в душевном одиночестве.
Обратила на это внимание сидевшей рядом Кашкадамовой, и подруги тут же
решили взяться за хозяина, да с двух сторон сразу.
– Илья Николаевич, нам без вас скучно!
Подошел:
– Охотно присоединяюсь к компании. Только, увы...
– он поклонился
и с извиняющейся улыбкой, - даже две Веры не в силах поднять мою
поколебавшуюся веру в человеческую добродетель.
– А это мы еще посмотрим!
– сказала Кашкадамова.
– Это мы еще увидим! - в тон ей объявила Прушакевич, закуривая
папиросу.
– Сажусь в цветник, - покорно согласился Илья Николаевич. - На
исправление.
Прушакевич негромко, с чувством произнесла нараспев:
– "Жизни вольным впечатлениям душу вольную отдай..."
Это была строка из "Песни Еремушке" Некрасова - любимого Ильи
Николаевича стихотворения.
Кашкадамова тотчас подхватила:
"Человеческим стремлениям в ней проснуться не мешай..."
Что-то дрогнуло в лице Ильи Николаевича. Эти женщины своим чутким
прикосновением к его душевным струнам едва не заставили его
расплакаться: вот был бы конфуз... Однако вызов сделан, и, как в
народных играх, надо без задержки отвечать. Илья Николаевич и
откликнулся:
– "С ними ты рожден природою - возлелей их, сохрани! Братством,
Равенством, Свободою называются они".
Он вдруг, легко вскочив, со словами "Простите, я сейчас" быстро
вышел
тетрадь в твердых корочках с медными, для прочности, уголками. Он
предъявил тетрадь дамам.
– Я знаю ваш почерк, - сказала Прушакевич, - он четок, красив, но
здесь в каллиграфии вы превзошли себя. Безусловно, просто превзошли
себя!
– Вдохновило содержание, - застенчиво отозвался Илья Николаевич.
Им была переписана "Песня Еремушке".
– А это что за автографы под "Песней"? - заинтересовалась
Кашкадамова.
"Аня. 1875". "Саша. 1877". "Володя. 1881". "Оля. 1883". "Митя.
1885".
Илья Николаевич улыбнулся:
– Мой кучер Дунин как-то сказал об одиннадцатилетнем Саше:
"Парень в разум взошел". Вот тут я и открыл мальчику высокий
нравственный идеал "Песни Еремушке". А он впервые в жизни с
удовольствием расписался. В разное время и другие мои дети "входили в
разум". Отсюда и все эти автографы.
Женщины заинтересовались тетрадкой учителя - многолетней
свидетельницей его дум, вкусов и привязанностей - и с его согласия
стали ее перелистывать.
Но открылась дверь. На пороге Мария Александровна:
– Господа, милости прошу на чашку чая. Самовар на столе.
Директор Его превосходительству
народных училищ господину
Симбирской губернии Управляющему
30 октября 1885 г. Казанским Учебным округом
Э 796
11 ноября сего года оканчивается срок первого пятилетия, на
который я был оставлен на службе по выслуге мною 25 лет... Имею честь
покорнейше просить Вашего ходатайства об оставлении меня вновь на
службе на второе пятилетие.
Директор народных училищ
И. Ульянов
На ходатайстве резолюция, бездушная и циничная: "Представить к
оставлению до 1 июля 1887 г." Попечитель согласился потерпеть Ульянова
на службе лишь еще полтора года...
Анна Ильинична вспоминает:
"В декабре 1885 года, будучи на третьем курсе, я приехала опять
на рождественские каникулы домой, в Симбирск. В Сызрани я съехалась с
отцом, возвращавшимся с очередной поездки по губернии. Помню, что отец
произвел на меня сразу впечатление сильно постаревшего, заметно более
слабого, чем осенью... Помню также, что и настроение его было какое-то
подавленное, и он с горем рассказывал мне, что у правительства теперь
тенденция строить церковно-приходские школы, заменять ими земские. Это