Избранное
Шрифт:
— На, Покатилов?
— Непротивление злу насилием, камрад Яначек?
— Философия Востока,— пожал плечами Яначек.
3
После выступления чехословацкой певицы Хелены Ирасеко-вой, которую жизнерадостный Форманек представил как «обворожительную пражскую красавицу» («Prags bezaubernde Schon-heit») и которая в самом деле прекрасно пела чешские народные песни, был объявлен пятнадцатиминутный антракт. Все устремились в буфет, чтобы освежиться лимонадом или кофе. Сандерс где-то раздобыл коктейли и расхаживал вокруг мраморного столика, потирая руки и кивком головы подзывая своих.
—
Покатилов сдержанно усмехнулся.
— Ты угощаешь избирательно, Ханс?
390
— Яначека, во всяком случае, не собираюсь угощать.— Сандерс, игнорируя соломинку, отхлебывал напиток прямо через край.— Он каждый раз преподносит нам этакую скукотищу.
— Ты считаешь, что представление просто скучно?
— Пресно, как кипяченая вода. Б-р! Мари, Шарль, присоединяйтесь к нам.
— Мы нацелились на кофе с пирожным,— ответил Шарль, крепко держа жену под руку.
— Я вижу, что вы тоже не в восторге от спектакля,— сказал Сандерс и поймал за полу пиджака проходившего мимо Урбанека.— Вальтер, возьми стакан. За мной счет.
— Я предпочел бы взять его за счет Яначека,— проворчал Урбанек.
— Но Ирасекова все же хороша, будем справедливы,— сказал Покатилов.
— Да, она хорошо пела,— сказал Урбанек.— И все-таки Яначек свинья. Мог бы раз в год раскошелиться и на оперу. Ведь мы в Вене…
— Не думай, что Франц так прост. Ему хочется настроить всех на беззаботный лад,— заметил Сандерс.
— Зачем? — спросил Покатилов.
Сандерс замялся.
— У каждого своя философия.
Покатилов поискал глазами Галю и, не найдя ее в фойе, вернулся в зал. Галя сидела рядом с Гардебуа. Они сосредоточенно беседовали о чем-то. Покатилов молча проследовал на свое место и с нетерпением стал ждать звонка, чтобы завершилась наконец эта «культур-программа». При всем желании быть вежливым и самокритичным он не мог заставить себя делать вид, что получает большое удовольствие.
Зрители заняли свои кресла, бархатный занавес, переливаясь в струящемся свете, напоминал песчаное дно в неглубоком морском заливе, чуть слышно запела скрипка.
И вдруг свет погас. И вдруг в черноте вспыхнул голубой луч, и на авансцене у самой рампы появилась девушка в длинной белой одежде. Музыка становилась громче, голубой свет расширялся, на ковровой дорожке в центральном проходе метрах в двадцати от сцены выросла фигура человека в цилиндре, во фраке, со старинным сверкающим ружьем.
— Внимание, Покатилов! — горячо прошептал, вцепившись в его колено, Яначек.
Голубой свет делался прозрачнее, девушка в такт музыке покачивала бедрами, свет теплел, лицо ее оживало. Раздался выстрел — с плеч ее соскользнуло и легло у ног белое платье.
391
Девушка, оставшись в короткой комбинашке, продолжала переступать на месте длинными стройными ногами и плавно, под музыку, покачивать бедрами, когда щелкнул второй выстрел. Покатилов обернулся и увидел, что джентльмен в цилиндре опустил ружье. Девушка пританцовывала под музыку, одетая в один купальный костюм, точнее — в трусики и
— На, Покатилов?
— Эффектно.— Он пригладил ладонью вихорок на затылке, а зал в это время гремел от аплодисментов.
— Гут?
— Пожалуй, пожалеешь, что тебе уже не двадцать…
— Сорок — тоже не много, Покатилов. Ты здесь самый молодой среди нас, учти это. И по возможности не обижай дедушку Шарля. Кель?
— Ну, это скорее по твоей специальности, камрад Яначек.— Покатилов, отвернувшись, посмотрел через плечо в зал. Все бывшие узники-мужчины, Мари, Галя и Цецилия улыбались и хлопали в ладоши.— Что оригинально, то оригинально, Франц,— помолчав, примирительно сказал он.— За всю историю цивилизации еще никто не додумывался раздевать женщину выстрелами из ружья.
— Этот номер показывают сверх программы только в варьете Ромашер,— с гордостью произнес Яначек.— Причем только в честь выдающихся гостей, прошу обратить на это особое взимание.
— Так, так,— взволнованно поддакивал Богдан.— Маш рация, Франек,— неожиданно сказал он по-польски, обращаясь к Яначеку.
— Но то певне же так,— ответил тот по-польски, но с чешской интонацией.
Отчего в памяти его вдруг всплыл тот поздний августовский вечер?.. На гулком перроне Киевского вокзала было сумеречно и пустынно, стеклянный свод гигантского перекрытия над головой казался опустившимся ночным небом, а Иван Михайлович, которого он впервые после своей женитьбы провожал на поезд — «Москва — Одесса» — не бывалым, тертым-перетертым полковником, «военной косточкой», но маленьким, старым — пожалуй, единственный раз он представился ему таким. «Ты знаешь что,— говорил он, прохаживаясь с Покатиловым перед вагоном и напряженно щурясь,— ты знай, мужчине нужна только одна женщина. И лучше всего, когда эта женщина — жена… Ты теперь
392
человек семейный, тебе это полезно знать. А бабники — что? Ненадежные люди». Он деланно рассмеялся и круто переменил тему. Слова запали в душу, потому что самому Ивану Михайловичу не повезло в личной жизни: жена не стала ждать его возвращения с войны…
Пышущий радостью директор и продюсер Бернард Форма-иек, посмеиваясь, цедил что-то потешное сквозь зубы, затем махнул рукой. На площадку вышла улыбающаяся пара: он и она, молодые, элегантные, с аккордеонами, которые, подобно драгоценным камням, вспыхивали синими, белыми и оранжевыми огоньками.
— Франция. Сюзанна и Пьер Курсо. Эти юные, музыкально и драматически одаренные артисты порадуют вас своим веселым, остроумным искусством.
Они играли действительно превосходно, очаровательно улыбались друг другу и публике, притоптывали, раскланивались после каждой исполненной вещицы; их пальцы порхали по клавиатуре, порхали улыбки, блестели глаза — все как надо. Правда, ничего остроумного и в их игре Покатилов не обнаружил. У него появилось тревожное ощущение, что Форманек, эта толстая хитрая бестия, что-то припрятал за пазухой, такое, что должно поразить зрителей не менее, чем стриптиз. Но почему это ощущение тревожное?