Избранное
Шрифт:
Утром я не чувствую привычного посасывания под ложечкой и, очевидно, поэтому думаю о предстоящем дне без особенного
178
страха. Пока стоим на аппельплаце, Шурка, который теперь не отходит от меня и от моих друзей ни на шаг, подробно инструктирует нас, как вести себя на работе, чтобы подвергаться меньшей опасности!
Мы внимательно слушаем — многое надо запомнить.
Выходим за лагерь — я опять невольно любуюсь Дунайской долиной и Альпами. Лизнер сегодня не устраивает в дороге «разминки», и мы благополучно добираемся до площадки с каштанами.
Первая
Заканчивается обед. Лизнер с багровым лицом и нездорово поблескивающими глазами оглушительно свистит. Мы выстраиваемся. Помощник Лизнера становится во главе колонны.
— Марш!
Сходим с площадки и начинаем спускаться по узкой дороге к какому-то обрыву. Справа от нас колючая проволока зоны оцепления, охраняемая автоматчиками, за ней ели; слева кустарник, за ним пропасть. Идем параллельно заграждению, инстинктивно держась подальше от обрыва. Лизнер хриплым грубым голосом ведет счет.
— Куда мы? — спрашиваю Шурку, шагающего крайним правым через одного от меня человека.
— Камни носить,— отвечает он вполголоса, не поворачивая головы.
Через минуту, очутившись перед крутой лестницей, вижу огромный котлован и человеческий муравейник, который копошится на его дне среди массивных каменных глыб; снизу доносится треск отбойных молотков, свистки надсмотрщиков, короткие, отрывистые гудки паровозов, таскающих платформы.
— Штайнбрух, по-нашему, каменоломня,— сообщает Шурка, спускаясь рядом со мной по ступенькам.— Тут работает большинство заключенных. Я тут тоже работал каменотесом.
Помолчав, он говорит:
— Держись середины, камень выбирай тоже средний, маленького не бери — придерутся.
Я передаю это Виктору и Олегу. Мы сходим на мягкое, усыпанное.светлым гравием дно.
Помощник капо подводит нас к большой груде камней и тотчас кричит:
179
— Берите!
Перед нами камни пуда на полтора и больше, многие с острыми краями, такие, что не знаешь, как за них взяться. Товарищи налетают на кучу со всех сторон, торопятся схватить камень полегче и поудобнее для носки. Мне достается кругляк пуда на два. Взваливаю его на плечо и направляюсь к крутой, высеченной в скале лестнице, за мной — Шурка, за ним — Виктор и Олег. Впереди нас человек десять.
— По краю, по краю иди,— наставляет Шурка.— К стенке жмись… Не так. Пусти, я поведу.
Я пропускаю его вперед. Камень у него лежит ловко, на шее и затылке, он придерживает его одной рукой. Я передвигаю свой тоже поближе к затылку — так вроде удобнее. Поднимаемся вначале как будто без напряжения, но постепенно с каждым шагом ноша становится все тяжелее, кажется уже, что несешь не двухпудовый, как сперва, а трех-или четырехпудовый камень.
Мы достигаем, вероятно, середины лестницы, как вдруг ниже нас
— Вперед, вперед, вы, ленивые скоты! Ну?
Слышится звук, похожий на мычание, затем грохот упавшего камня, слившийся крик ужаса многих людей, снова грохот, разъяренная хриплая ругань, удары, опять крики и опять грохот.
— Давай, давай,— сдавленно, не оборачиваясь, твердит Шурка.
Я безмолвно следую за ним. За моей спиной, внизу, раздается четыре револьверных хлопка.
В конце лестницы нас обгоняет помощник капо. Он вышибает у передних камни из рук и кричит им:
— Вниз! Живо!
Камни летят мимо нас, отстукивая по лестнице. Нечеловеческие выкрики заглушают этот стук. Передние сбегают вниз, а мы продолжаем подниматься, отсчитывая последние из ста семидесяти семи ступеней. За нами снова громыхает три выстрела.
Руки мои немеют, ноги дрожат — едва добираюсь до каштанов. Сваливаем камни и ждем, пока подойдут остальные товарищи, в беспорядке растянувшиеся по дороге.
— Всё,— говорит Шурка.—Больше не пойдем.
— Откуда ты знаешь? — спрашивает Олег.
— Убили семерых — норма.
Тут только я начинаю понимать, что произошло и почему Шурка велел нам держаться середины: убивают передних, тех,
180
кто изловчился выхватить камень полегче, убивают и задних, изнемогших под тяжестью доставшейся им ноши.
Подходит Лизнер. Он приказывает браться за лопаты, а сам вместе с эсэсовцем и своим похожим на цыгана помощником скрывается в будке и больше не показывается до конца работы.
Вечером мы ждем у ворот блока Антона, обещавшего навестить нас.
Вместо Антона к проволочной загородке вскоре подходит невысокий сероглазый паренек. Шурка окликает его. Это Васек, работающий вместе с Антоном на кухне. Положив что-то в руку стоящему у ворот постовому-торвертеру, он быстро просовывает котелок сквозь проволоку.
— Антона сегодня не будет,— говорит он мне.— Сказал, на днях заглянет.
Олег и Виктор ждут нас с Шуркой в дальнем углу двора.
Уничтожаем в четыре ложки брюквенную кашу, потом Шурка забирает выданную нам на ужин колбасу — три лиловых, величиной с пятак кружочка — и исчезает вместе с опорожненным котелком.
Мы принимаемся за хлеб. Съедаем только половину, а вторую половину оставляем на утро. Олег это делает неохотно.
— А вдруг ночью загнешься, или украдут?
— А ты давай мне на сохранение,— предлагает Виктор.— Или, еще лучше, верни Виктаве, он сбережет. Или то, или другое— третьего не дано.
— Может быть, ты покажешь, как это сделать?
— Пожалуйста, только ты с ним предварительно условься.
— Я бы условился, да он по-русски не понимает… как, Костя?
Мы единым духом допиваем кофе и смеемся, довольные, что Шурка, уже сумевший проскользнуть через ворота в общий лагерь, выменяет там на колбасу еще две пайки хлеба, и, таким образом, на завтрак у нас будет по целой порции.
Внезапно на крыльце появляется писарь — лысый толстяк Макс.
— Увага! — произносит он.— Внимание!