Избранное
Шрифт:
— Одного не пойму — как это Джерри подвез тебя в той машине,— сказал он.
Дэйв стал объяснять все по порядку, а старик слушал вполуха и вдруг перебил возгласом:
— Слава богу, вот и жена!
Во дворе запели, засмеялись и собаки залаяли.
— Подожди минуту, я посажу этих зверей на цепь,— говорит мистер Эндерсон. И с порога опять спрашивает: — Это ты, дорогая?
— Конечно, я! Кто же еще?
И тотчас входят трое, обняв друг друга за талии.
— Дэвид!
А миссис Эндерсон его ждала гораздо, гораздо раньше. И вот,
— Перестань меня тискать, Фред. Пусти, свинтус! Анна, скажи ему!
Они разняли руки, и миссис Эндерсон кинулась снимать кастрюли с полки.
О-о! А ведь она ясно сказала, горошек и картофель надо остудить!
— Что за спешка? — говорит Фред Бреннан.— Чего волноваться? Вечер только начался.
Вот об этих утках я и мечтал. Представляете, Дэйв? Две русские утки с грибами, виноградом и апельсиновой коркой, приготовленные в австралийском бургундском и апельсиновом соке.— Он вдруг расхохотался.— Имейте в виду, и утки и грибы выращены здесь, хотя и заморской породы.
— А ты вполне уверен насчет грибов, Фред, милый? — спрашивает Анна Бреннан.
Дэйв полюбопытствовал, откуда в такое время года взялись грибы.
— Об этом спросите мою жену,— говорит Фред.
Но Анна кончила причесываться и заявляет — она не намерена ничего такого обсуждать, покуда кто-нибудь не даст ей выпить.
— Прекрасная мысль,— говорит Фред.
Допивайте свое пиво, Дэвид, и возьмите виски.
Нет, Дэйв предпочитает держаться пива.
Что-о!
Поглядите-ка на эту бутылку — видали этикетку? Настоящее ирландское. Так и написано. Если он станет пить виски любой другой марки, жена с ним разведется.
Вот что значит патриотизм.
— Дэйв,— продолжает он,— мы с женой — прямые потомки ирландских королей и королев. В наших жилах течет королевская кровь. Только, наверно, где-то что-то пошло наперекос: насколько я сумел выяснить, ближайшая родня моей жены — простое ирландское мужичье.
— В этом виноваты англичане, мой милый,— говорит Анна.— И передай мне джин, и, пожалуйста, помалкивай насчет моей родни, и чьей-либо другой тоже… в том числе и насчет твоей собственной.
— Это я должен бы с ней развестись,— усмехается Фред.— Дэвид, что бы вы сказали жене, если она сидит в постели со стаканчиком джина в руке, причем с утра пораньше, когда еще толком и не рассвело?
— Ну-ну,— вмешалась миссис Эндерсон.— Не выдавайте семейные секреты.
— Не волнуйся, Бетти, милочка,— говорит миссис Бреннан.— Пускай болтает, а потом я развлеку вас кой-какими его грешками.
А я-то хороша, предоставила тебе все хлопоты, Бетти, а сама стою и напиваюсь.
— Не стой,— говорит миссис Эндерсон.— Сядь.
Хотя скоро перейдем в другую комнату, прибавляет она.
Фред Бреннан опять расхохотался:
— По всем правилам хорошего тона!
Дэйв, ради всего святого, выпейте!
Ну а вы, мистер Эндерсон? Энди?
И мистер Эндерсон, который
Миссис Эндерсон рассердилась всерьез.
Но миссис Бреннан очень мила.
— Ничего, Энди, дорогой,— говорит она.— В конце концов все на свете уходит в помойку.
В большую помойку, прибавляет она.
— В божью помойку,— говорит Фред Бреннан.
И мистер Эндерсон, краснея, говорит, что Анна очень добра. И вы сегодня прехорошенькая, надеюсь, ваш супруг не рассердится на меня за такие слова.
Она и правда прехорошенькая, думает Дэйв. Волосы темные, такие же, как у миссис Эндерсон, а глаза голубые; гибкая ладная фигурка, быстрота и живость в каждом движении. А муж ее худощав, на лице прорезались глубокие морщины, но никакого загара, чувствуется, что он горожанин и едва ли не всю жизнь просидел в четырех стенах. С виду очень немолод, но кажется, таким родился и в том же неизменном возрасте останется до самой смерти. А когда он смеется, видны длинные лошадиные зубы, и смех тоже похож на конское ржание.
Миссис Эндерсон насмешило, что ее супруг рассыпался перед Анной в комплиментах. Потом он обернулся к ней:
— Далеко вы ездили, моя дорогая? Я уж не чаял тебя дождаться.
— Такой чудесный вечер!
Хотите верьте, хотите не верьте, но они, все четверо, были тут же, за фермой. Да, повыше в горах. И вот странно, раньше она никогда там не бывала, даже средь бела дня.
— Ну,— говорит Эндерсон,— я не раз предлагал тебя туда сводить.
— Но какой вечер! — говорит миссис Эндерсон.— А луна!
Будто ты опять в Англии, хоть и Южный Крест в небе, и созвездие Ориона вверх ногами. Она и не представляла, как далеко оттуда видно, даже город можно разглядеть. Жаль, раньше не знала. Тогда она не чувствовала бы себя, как иногда бывало, отрезанной от всего на свете.
— Я готова была там оставаться до самого утра,— говорит она.
— И пришлось бы остаться, если б набежали тучи, пока ты не спустилась,— замечает мистер Эндерсон.
Чепуха!
Ну, Эндерсон не уверен, что это чепуха. Однажды, много лет назад, он присел там, наверху, перекусить, глянул вниз и вдруг подумал — а куда девалась Нелли, кобыла? За полчаса перед тем, поднимаясь в гору, он прошел мимо нее.
— Так вот,— говорит он,— у меня глаза на лоб полезли. Понимаете, смотрю, поблизости прямо из земли торчит одна Неллина голова.
Понимаете, там была промоина, а отверстие сверху сплошь заросло бидди-бидом. Пришлось пойти домой за лопатой и прокопать косой спуск в эту дыру. Потом он обвязал шею кобылы веревкой и вытащил ее. А потом спустился, осмотрел дыру, и оказалось, внутри она огромная, могла бы сожрать дюжину лошадей, а то и больше.
— Но мы-то никуда не провалились,— с досадой говорит миссис Эндерсон.