Избранное
Шрифт:
Но пора выпить, а вокруг еще поют. Джерри повернулся, оглядел поющих, потом приподнял кружку в сторону Дэйва и пьет.
— Твое здоровье, Дэйв,— говорит он.
И почти все поглядели на Дэйва, кивнули ему и выпили, хотя кое-кто при этом ухитрился не прерывать песню. И то ли виновато само пиво, то ли в него что-то подмешали, но Дэйв сразу ожил. До чего же мне хорошо, думает он и уверенней глядит вокруг, почти уже не робея, всматривается в лица.
Молодых здесь почти нет. По-настоящему молодых. Один только гитарист, паренек лет восемнадцати, и выглядит он заправским франтом. Даже шляпу не снял, широкополую шляпу, темно-красную, с красной же лентой, но посветлее. И за ленту заткнуто зеленое перо. На нем широкие в бедрах брюки и двубортный жилет. Узкая
— Жарко, Рэнджи,— говорит Дэйв.
— Да, славно.
Рэнджи любит жаркую погоду. Теперь, когда настала жара, кашель почти совсем его отпустил. Он очень неплохо себя чувствует, только устает немножко. В следующий раз, когда Джерри пойдет охотиться на диких свиней, он тоже пойдет. Давно уже он не охотился на свиней.
— И ты иди с нами, Дэйв,— говорит он.— Мы возьмем собак, и я научу тебя убивать дикую свинью просто ножом. Когда-то я научил Седрика.
А-а, теперь кажется, давно-давно это было.
— Рэнджи,— просит Дэйв,— расскажи мне про Седрика.
Но тем временем Джерри выходил за дверь и теперь вносит новый бочонок, и его встречают восторженными криками. Надо расшатать и вынуть затычку из опустошенного бочонка и загнать ее заново. Это хитрая задача, и все затихают, а Джерри, уложив бочонок боком на полу, трижды осторожно постукивает молотком. И потом — хлоп! Затычка ловко вбита на место точь-в-точь как надо, ни струйки пива не выплеснулось, и радостные крики приветствуют это чудо.
Джерри воздвиг бочонок на столе и льет пиво в большой эмалированный кувшин.
— Пены-то, пены! — говорит он.
Но тут же подставляет кувшин так, чтобы пиво текло по стенке, и это помогает. С полным кувшином Джерри первым делом направляется к маленькой, иссохшей древней старушке, сидящей неподалеку от Дэйва. Она почти произведение искусства, думает Дэйв. Будто взята из какого-нибудь музея и ожила. Сидит, курит трубку, прилипшую к изгибу толстой нижней губы, и время от времени метко сплевывает на пол перед собой. По лицу никак не скажешь, что это женщина. Но и не то чтобы мужское лицо… существо без пола. Чувствуется, она живет на свете давным-давно и за долгий свой век обратилась в человека иной, невиданной и неведомой породы.
— Очень старая дама,— говорит Дэйв.
— Да, очень старая.
Это миссис Параи,— поясняет Рэнджи.— Она живет в селении выше в горах. Не выучила ни единого английского слова, и никто не знает, сколько ей лет, говорят, за сто.
Вон посмотри. Видишь, около нее Джерри? Она ему прапрабабка. Он привез ее сюда, прокатил в большой машине.
А меж тем гитарист допил пиво и снова заиграл. Играет что-то томное, мечтательное и при этом раскачивается, голова свесилась на грудь, глаза полузакрыты, коленки сгибаются то так, то эдак, и мелодию один за другим подхватывают все новые голоса, в каком-то особенном, своеобразном согласии. Пошла танцевать Эйлин, жена Рэнджи, сперва совсем одна. Шелковисто-блестящие волосы ее зачесаны наверх и открывают лоб, болтается на шее длинная нитка тяжелых бус. На облегающем платье красного шелка, почти у подола, большая прореха. Танец ее — странная смесь. Она закатывает глаза, трясет животом, одной рукой словно бы подкидывает невидимый пои [9] , а другой рукой посылает воздушные поцелуи, словно какая-нибудь эстрадная певичка; и ноги ее, не слишком устойчивые в туфлях на высоких каблуках, тоже напоминают об эстрадной певичке, правда второсортной. Когда она покрепче топает ножкой, чувствуешь — весь пол дрожит.
9
Шарик,
— Она любит танцевать шимми,— говорит Рэнджи.
— Понятно,— говорит Дэйв.— Значит, вот как вы называете этот танец?
— Что ж, она ведь женщина,— говорит Рэнджи.
Они смотрят, а гитарист играет быстрей, быстрей, и вдруг с изумлением понимаешь, что и мелодия уже другая, куда веселее. Теперь уже многие танцуют вместе с Эйлин, и пол ходит ходуном. Даже худые щеки Рэнджи вздрагивают; а праправнук миссис Параи весь трясется, как студень. Здесь в хижине он самый толстый и тяжеловесный. На нем красный с желтым свитер, который надо, пожалуй, измерять квадратными метрами; он не пел, он словно и не замечает никого — сидит и читает газету. А для удобства прислонил газетные листы к своей соседке. Вероятно, это его жена, думает Дэйв, по крайней мере на руке у нее обручальное кольцо. Сидит она спокойно, не шевелясь и, видно, ничуть не против газетного листа, закрывающего ей пол-лица. Она очень толстая, посмотришь — жена как жена, прямые волосы разделены посередине пробором, полукругами закрывают уши и длинными косами спадают спереди по плечам.
— Пей,— говорит Рэнджи.
— Твое здоровье, Рэнджи, а теперь мне надо идти.
Он объясняет, почему спешит, и Рэнджи спрашивает — стало быть, у Эндерсонов сегодня тоже гости?
— Да. К ним приедут друзья из города.
— Что маори, что пакеха — все одинаковы,— говорит Рэнджи.— И те и другие — люди.
— Ты прав, Рэнджи,— говорит Дэйв.
Кому знать, как не тебе, раз ты приятель Седрика, прибавляет он.
— Седрик мне друг,— говорит Рэнджи.
И рассказывает — однажды они с Седриком целый день трудились, большими буквами вырезывали свои имена в коре дерева, выбрали самое большое дерево на весь лес. Рэнджи, Седрик, Друзья — вот что они вырезали. А потом подумали — так не годится. Это дерево слишком большое. Пожалуй, скоро его срубят. И они вырезали ту же надпись на молодом дереве, таком тонком, что надо было обойти его вокруг, чтобы дочитать до конца. Рэнджи, Седрик, Друзья. А после подумали — так тоже не годится. Дерево растет, сказал Рэнджи, и кора отваливается, нарастет новая кора, и никто не узнает, что мы тут написали.
Пришлось им поразмыслить, и они додумались — надо найти хороший твердый камень. Тогда надпись останется на веки вечные.
— Но ты сам знаешь, Дэйв, здешний камень слишком мягкий. Он выветривается. Искали мы, искали, никак не могли найти, что надо. Все время искали, но без толку. Рэнджи, Седрик, Друзья — так эти слова и не высечены в камне.
И вдруг Дэйв вспомнил, о чем давно хотел спросить у Джерри.
— А пещера Седрика? — спрашивает он.
Кажется, Рэнджи как-то странно на него посмотрел, а впрочем, за темными очками не разберешь.
— Понимаешь, что я хочу сказать, Рэнджи? Можно сделать надпись в пещере, ветер туда не достанет. И надпись сохранится навсегда.
— Эй-и!
Только это и вырвалось у Рэнджи, и он замолк надолго. Дэйву не разглядеть его глаз за темными стеклами, и он подумал о старой миссис Параи. Встретив ее взгляд, чувствуешь — совсем неважно, что она не носит темные очки. Все равно смотришь в черную-черную ночь, древнюю и загадочную. Непроницаемую. Этот народ словно та сторона долины за стеной, которую не освещает луна… сторона, покрытая лесом.
— Завтра мы идем в кино,— говорит Рэнджи.
Или послезавтра, или еще через день.
— Хорошая картина?
Рэнджи думает, хорошая. Боевая, говорит он. Те, которые про любовь, мне не нравятся.
А может, подождем и посмотрим бега. Только это очень дорого. Пожалуй, подождем овечьей ярмарки. Развлечемся.
Сегодня я слышал, стреляли из ружья.
— Да,— говорит Дэйв.— Это просто так.
Миссис Дэйли приезжала. Старая миссис Дэйли.
Да. Рэнджи знает, она проезжала мимо. Он видел следы подков на дороге и узнал ее кобылу.