Избранное
Шрифт:
— Дэйв,— говорит Эндерсон,— строго между нами — какого ты мнения об этой публике?
Дэйв смущен, непонятно, что тут отвечать.
— Думаю, люди такого сорта тебе знакомы,— говорит Эндерсон.
Дэйв говорит — да нет, не очень.
— Слыхал я, какие у них порядки,— продолжает Эндерсон.— Моя матушка выразилась бы — беспорядки. Ну, не знаю… как говорится, все люди разные, всякой твари по паре. Надо судить по справедливости. Все мы не без греха, и у этой компании тоже есть свои достоинства.
Через двор донесся взрыв веселого
Встал с сундука, откинул крышку и вдруг спрашивает:
— А почему ты не хочешь поехать на танцы, Дэйв?
— Ну, в общем-то, из-за Джонни.
При чем тут Джонни?
Джонни весь день пролежал в постели и ничего не ел. Нет, он не болен. Дэйв думает, просто ему очень одиноко.
Придерживая крышку сундука (в нос Дэйву бьет запах нафталина), мистер Эндерсон оборачивается.
— То-то и оно,— говорит он.— У всех одно и то же. Мне и самому бывает одиноко, и, думаю, моей жене тоже. Только, думаю, женатым людям это не годится. Когда женатому одиноко, это еще горше.
Ладно, Дэйв, подойди поближе, посвети мне.
Он откинул крышку сундука, снял лист оберточной бумаги.
— А все-таки почему бы вам самому не поехать на танцы? — спрашивает Дэйв.
Но мистер Эндерсон что-то ищет среди разноцветных вещичек, которыми набит сундук, под корявыми пальцами натруженных рук то и дело скрипит шелк.
— Жена сказала, ей нужна ночная рубашка,— говорит он.— Я знаю, которую надо, только жена давно уж ее не доставала.
Ну-ка, это что?
Он встряхивает что-то длинное, лимонного цвета, без рукавов, только с бретельками.
— Не то,— говорит он.— Хотя цвет такой же.
Смял ткань в комок и прижал к щеке.
— Попробуй, Дэйв,— говорит он.— До чего мягкая.
Если я не найду, она нипочем не останется там на ночь, говорит он. С таким же успехом я могу поехать на эту танцульку, и пускай они потом привезут нас обратно.
Но если я не найду, она придет и отыщет эту штуку сама.
Похоже, он говорит сам с собой, и ему все равно, слышит ли Дэйв.
— Ага.— Он погружает руки в глубь сундука.— Вот это больше похоже на правду. Оно самое и есть. Тоже хорошенькая вещичка.
Ладно, говорит он и опускает крышку. Я не поеду на танцульку, и она останется там до утра. Пошли, Дэйв.
В кухне уже на скорую руку перемыли посуду и собрались ехать; но миссис Эндерсон все старается сообразить, не забыла ли чего. Да, надо еще налить молока и заквасить простоквашу. Впрочем, это можно и потом. Или Эндрю потрудится. И Рон (он успел облачиться в мешковатый твидовый костюм и кажется массивней, но не таким высоким, как раньше) говорит — зачем утруждать супруга лишними хлопотами?
— Подумаешь, какой труд,— говорит Анна.
Но Фред что-то сообразил и громко хохочет.
— Ладно,— говорит Анна,— когда ляжем спать, кто-нибудь из вас объяснит мне, в чем тут соль.
— Да поедем же
У ворот трое садятся в машину, а Рон стоит в свете фар и сюсюкает, как пай-мальчик. Спасибо за приятный вечер, мистер Эндерсон, было так весело, можно я к вам опять приеду в гости?
— А трубку не забыл? — окликает Анна.
Лицо у Рона стало испуганное, он сует руку в карман и тотчас опять расплывается в ребяческой добродушной улыбке.
— Мистер Эндерсон,— начинает он сызнова.
Ох, Рон!
Фред Бреннан сигналит. Машина трогается с места, Рон, посторонясь, влезает в нее уже на ходу.
Дэйв и мистер Эндерсон стоят и молча смотрят вслед. Слышно, как застучали под колесами доски моста, потом фары высветили пемзу лощины, машина на малой скорости взобралась на плоскогорье, наверху звук переменился и почти сразу истаял вдалеке. Они по-прежнему стоят и слушают, и вот закашляла овца, и тотчас благодарно вспоминается все привычное, дневное. Но вчерашний день словно отступил далеко в прошлое, и так же невообразимо далеко до завтра. А сейчас все окутала хмурая ночь, и кажется, совсем рядом подстерегает сама судьба и вот-вот обрушит на тебя роковой удар. И бросило в дрожь от нежданных слов Эндерсона:
— А пожалуй, очень подходящая ночь для убийства, верно, Дэйв?
Может, останешься переночевать, Дэйв? Не оставляй человека одного как перст.
Нет, Дэйв просит прощенья, но он никак не может.
Голос Эндерсона прозвучал так, что ему стало тревожно, но ведь и о Джонни надо подумать.
— Ладно, Дэйв,— говорит мистер Эндерсон, похоже, он опять овладел собой.
Ничего, мне не впервой, говорит он.
Этот Рон, говорит он еще. Заметил ты, как он надел на жену Бреннана ту зеленую штуку?
Да, Дэйв заметил.
— Спокойной ночи, Дэйв.
Но не успел Дэйв отойти подальше, как Эндерсон крикнул вдогонку:
— Когда-нибудь я сделаю такую же для миссис Эндерсон.
Подходя к хижине, Дэйв понял — у Джонни зажжена свеча. Светится хорошо ему знакомая щель в стене. Но дверь оказалась закрыта, Дэйв подергал — она не отворилась.
— Уйдите, оставьте меня в покое,— доносится голос Джонни.
— Это я,— говорит Дэйв, и тогда Джонни говорит — сейчас он откроет.
— Я не знал, что это ты, Дэйв. Извини, пожалуйста.
Он вынул клин из-под двери, распахнул ее, и Дэйв широко раскрывает глаза. На полу между их койками стоит таз, через край густо идет мыльная пена; воды совсем не видно, одна пена, и Джонни стоит намыленный, только вокруг бедер обмотано полотенце.
— Ты-то можешь смотреть, как я моюсь, Дэйв, я не против,— говорит он.
Опять сунул клин под дверь, чтоб она не открылась, и объясняет — старики опять поругались, и хозяин в пижаме и в резиновых сапогах заявился к Джонни. Отчитал Джонни — чего, мол, целый день валялся в постели, а потом сказал, что поспит сегодня в кровати Дэйва.