Избранное
Шрифт:
Потом старик вернулся и велел Дэйву с Джонни отправиться вперед: он подождет, пока они будут примерно у лощины, и тогда пустит овец. Дэйву надо ждать у развилки, где отходит дорога к Эндерсонам, чтоб овцы не свернули туда, сказал он, а Джонни пускай двинется дальше вперед большаком. Они тронулись, и так завыли и начали рваться с цепи оставленные дома собаки, что Дэйв подивился своему спокойствию — неужели у него каменное сердце?
— Джонни,— говорит он,— а не жалко будет тебе совсем уйти отсюда?
— Похоже, я нынче и уйду,— говорит Джонни.
— Ты это серьезно? — спрашивает Дэйв.
Но он уже понял. Накануне Джонни поздно лег спать, потому что старательно начищал лучшую пару башмаков; потом достал из чемодана аккуратно сложенный костюм, прошелся по нему щеткой и вывесил готовенький к утру. Заодно с костюмом
— Джонни, а ты не изжаришься в таком наряде?
Джонни ответил — идучи в город, он предпочитает выглядеть прилично.
— И давай-ка прибавим шагу, Дэйв,— говорит он.
Овцы уже догоняют, вытягиваясь вереницей, потому что передовые идут очень быстро, словно стараются улучить минуту и опередить людей. Джонни говорит — он догонит Дэйва, пускай тот не останавливается; в узкой лощине он обернулся, снял кепку и, размахивая ею, закричал на овец; и они чуть было не остановились. Сбились в кучу, начали расходиться вширь, перегораживая дорогу; но задние напирают все сильней, не дают совсем остановиться, поневоле приходится переступать — понемножку, дюйм за дюймом,— и наконец Джонни бросил свой пост, повернулся и побежал за Дэйвом. Вдвоем они изловчились первыми достичь Зачемяту, а овцы опять стали догонять, вытягиваясь вереницей за вожаками; но тут из лощины выехал хозяин и тотчас послал вперед собак направлять передовых овец.
— Ну, теперь все в порядке,— говорит Джонни.— Попыхтели, можно малость притормозить.
Да, говорит он, уходить будет жалко.
— И мне тоже,— говорит Дэйв.
Уже самое настоящее утро. Но еще основательно пробирает холодок, и, покуда солнце не поднимется из-за гор, теплее не станет. Чувство такое, словно взошел на вершину мира, думает Дэйв. И спрашивает себя — что может быть лучше? С папоротника и кустов обочь дороги каплет роса, а больше ни звука, тишина. Нет солнца, значит, нет и теней, и каждое отдельно растущее дерево отчетливо, будто вырезано в прозрачном воздухе, каждое предстает таким, как оно есть. Никакой скрытности, никаких уверток. Он идет в этом странном, полном обаяния мире и жадно оглядывается, торопясь впитать в себя все до последней малости. Он нетерпеливо жаждет упиться этим миром, все увидеть, все ощутить. Нет, это не просто множество деревьев взбирается выше и выше в гору по ту сторону речки — после прожитых здесь месяцев все по-другому. Даже, пока их не осветило солнце, иные деревья памятны, их узнаешь в лицо — и узнаешь с таким внезапным жарким волнением, что дух захватывает. Дэйв знает, если б в эти минуты ему пришлось заговорить, голос был бы нетвердый и чужой.
Но Джонни говорит — что же это Дэйв его не слушает?
— Ведь верно, Дэйв? Ведь обидно, что на картофель миссис Поруа напала такая порча?
И теперь уже другими глазами смотрит Дэйв на картофельное поле. Зелени еще много, не все листья опали, но местами даже стебли сгнили и повалились, покрывая землю черной неряшливой циновкой, насквозь промокшей от росы. Если приглядеться повнимательней, замечаешь — там уже копошатся две-три мухи; и, похоже, запахло гнилью.
— Неужели не видишь? — спрашивает Джонни.
— Да, теперь вижу,— говорит Дэйв.
Но смотрит он на Зачемяту. В доме кто-то уже на ногах, вон из трубы поднимается тонкая прямая струйка дыма; в недвижном воздухе она не шелохнется, будто твердая. Издали видно — калитка распахнута, и Джонни говорит — когда пойдем мимо, лучше ее закрыть. Но тут отворилась дверь, и, едва заметив их, миссис Поруа подошла по дорожке, сама затворила калитку, облокотилась на нее, улыбнулась им с Джонни и приветливо окликнула. Оба приостановились, Дэйв спрашивает,
Только им ведь задерживаться нельзя, и ей тоже надо бежать готовить завтрак.
Дэйв говорит — ему так жалко, что на ее картофель напала порча.
Да. Плохо дело. Все дождь виноват, сырость, солнца-то не было. Но ничего, если сейчас постоит хорошая погода, все обойдется.
— То дождь есть, то его нет,— говорит она и смеется.— Ничего с этим не поделаешь.— И кричит уже вдогонку: — Пока дойдете до города, у вас ноги заболят. Мистер Макгрегор умный, он-то едет верхом.
Молча они взобрались на пемзовое плоскогорье, отсюда открылась вся долина, распахнулась даль и ширь. И утро словно бы стало еще свежей и милее. С дюжину куропаток вперевалку побежали впереди по дороге, дергая головами, потом, громко хлопая крыльями, взлетели. Плавно перелетели через болото в кусты на другой стороне, и оттуда послышались их крики: «Мисс Верк, мисс Верк!» За плоскогорьем, пониже, бесшумно замахал зубчатыми крыльями ястреб, но, едва он взмыл ввысь, крылья замерли, и, вычерчивая в воздухе огромную дугу, он скользнул прочь от людей. Дэйв опять и опять оглядывался на него, но вскоре птица почти слилась с темным фоном леса, и ее уже трудно стало различить. Дэйв оглянулся в последний раз, и сердце его так и подпрыгнуло: деревья наверху, на самом гребне, вдруг вспыхнули в солнечных лучах. Он поглядел на горы впереди, их тоже обвело каймой яркого света.
— Вот и солнце, Джонни,— говорит он.
Джонни говорит — да, а знает ли Дэйв, чем займутся в городе Рэнджи, Эйлин и ихние малыши? Станут кататься на карусели. Как сядут, так и пойдут кружиться весь день напролет, даже позавтракать не слезут.
— А откуда у них деньги? — любопытствует Дэйв.— Или они платят камушками?
— Иногда у них есть деньги, а иногда нету,— говорит Джонни.— О деньгах они не беспокоятся.
Не то что мы, говорит он.
Однако надо прибавить шагу. Почти уже дошли до поворота к Эндерсонам, и опять за ними вереницей потянулись овцы. Правда, стало видно и старика Макгрегора, он поднялся с косогора вровень с ними, словно вырос из-под земли; Дэйв и Джонни слышат, как он что-то говорит одной из собак, и она уже мчится вперед и ведет за собою неутомимых, решительных вожаков отары. Дэйв приостановился, выжидая, Джонни шагает дальше, а старик ловко удерживает овец всех вместе, не дает уклониться с дороги, пока не миновали поворот к Эндерсонам; тогда он отзывает собаку, пускай овцы идут, как идется.
Для поездки в город хозяин почистился и приоделся не хуже Джонни. Черный в крапинку твидовый костюм, поперек жилета часовая цепочка, широкополая фетровая шляпа с круглой тульей без вмятины. Башмаки начищены, через плечо школьная сумка с перевязью наискось по груди. Он улыбается Дэйву, показывая желтые зубы, и говорит — приятно иметь такого попутчика.
А не заметил Дэйв, не опередил ли их Дэйли?
Дожидаясь у поворота к Эндерсонам, Дэйв и впрямь заметил, что еще раньше по дороге проходили овцы. Накануне вечером Джек согнал с гор большую отару и, проходя ферму Макгрегоров, сказал, что дойдет до Эндерсонов и там переночует. С ним был Уолли. А мистер Эндерсон в этом году овец не продает.
Старик говорит, у Дэйва приметливый глаз, с такой приметливостью он еще станет фермером. Жаль, о родном сыне этого не скажешь. Что ж, покуда движемся хорошо. А вот начнет припекать, овцы живо устанут, тогда будет мученье их погонять. Так что лучше сейчас не давать им идти слишком быстро.
— Нету у меня собаки-вожака, вот в чем беда,— говорит он.
Был у него прежде пес-вожак по кличке Джо, говорит он, да на большой дороге попал под машину, и с тех пор никак не удастся купить другого, запрашивают втридорога. А когда покупаешь щенков, они обычно вырастают вроде вот этого Джока. Дэйв, верно, приметил, Джоку вечно охота забежать вперед отары и погнать ее обратно. Такой уж у него нрав, говорит старик. А работы не по нраву от собаки не дождешься, дохлое дело. Правда, бывает, получаешь хорошего загонщика, вроде вот этого Джимми. Несколько лет назад старик стал покупать щенков, надеялся заполучить то, что надо, но не повезло. Теперь жене приходится кормить полдюжины собак, не диво, что, бывает, она его бранит.