Избранное
Шрифт:
Жена Федора ни во что не вмешивалась. Ей хотелось побыть одной.
— Нно! Пошла! — Матуш упрямо подгонял лошадь, но телеги Пятака все не было видно.
Они выехали из ущелья, выбрались на шоссе и долго молчали.
— Матуш!
— Ну?
— Останови. — Они проезжали мимо корчмы. Это было уже в деревне, недалеко от города.
— Думаете, надо?
— Мату-уш!
— Ну, если надо, тогда… тпру! Мне все равно. Матуш, останови, Матуш, гони, мне все равно. Что велите, то и сделаю. Про меня вы не скажете, что я вас не слушаюсь. Уж этого нет!
— Ну его, этого разбойника, и не стони. Слезаем!
— Слезаем так слезаем! Как хотите. А при чем тут «не стони»? С какой стати мне стонать, я говорю одну чистую правду. Я еще ни разу вас не обманул… а тут на тебе — «не стони»!
— Хорошо, хорошо.
— Ну, стой, уродина! Это потому, что она здесь раньше не останавливалась. Лошадь всегда помнит, где она уже останавливалась, а где еще нет. — Но Федор был уже в дверях корчмы и не слушал его объяснений. Когда же Матуш взглянул на жену Федора, она ему кивнула, мол, да, такая лошадь много кой-чего знает, а ты иди себе в корчму, я за ней присмотрю. «Чудная баба, ужасно чудная, почти как дух. И глаза у нее удивительные», — подумал про себя Матуш.
Двери корчмы были открыты, Федор уже сидел в углу. Рядом с ним стоял корчмарь, больше никого не было. Матуш присел к столу. Первым он не заговорит, он подождет. Корчмарь принес две рюмки и полную бутылку вина.
— Выпьем по случаю праздника, Матуш. — Федор налил.
— Стало быть, выпьем… раз вы говорите. Ваше здоровье, пан Федор.
— Дай бог здоровья.
Выпили.
— Хорошее, Матуш, очень хорошее.
— Крепкое. Как полагается. Как же мне хотелось выпить, вы даже не знаете.
— Врачи запретили мне пить, да черт с ними. Все равно обманывают. Слышь-ка, Матуш! Наши колья и все прочее не нужно было там оставлять. Как думаешь? По-моему, не нужно было.
— Ведь я вам говорил, давайте заберем хотя бы козлы, а вы — «ничего не надо». Только — «давай за Пятаком»…
— Ах, этот разбойник!
— …все равно мы его не догнали. Сколько добра оставили, совсем новенькие гвозди! Одному мне это известно. Я ведь все сколачивал.
— Выпьем.
— Это можно.
— Главное дело, Матуш, что мы оттуда выбрались. Я боялся.
— Да и в самом деле. Чего хотел от вас этот мужик? Вы что-нибудь ему сделали?
— Ничего. — Федор усмехнулся, но тут же стал серьезным. — Люди бесятся, сам видишь, что делается. Если и дальше так пойдет, все передохнем. Я так думаю. Он проходил мимо палатки, а палатка была большая…
— Палатка у вас в самом деле… что правда, то правда…
— И он ее увидел, эту палатку, увидел и свертки. Их тоже было довольно много.
— Да, свертков было порядочно.
— …он себе подумал: постой, этот Федор — страшный богач, он виноват во всем, это он принес к нам кризис и голод в деревни. Надо ему морду набить…
— Но все же не набил, это главное. Выпьем. За здоровье…
— Дай бог здоровья. — Они выпили, Федор вытер рот.
— А
— Надо было…
— Вот видишь, а уж скоро в бутылке будет пусто.
— Да, скоро будет пусто. Пан Федор, а ведь вы мне еще не сказали, наторговали вы что-нибудь или нет.
— Двести пять крон. Ровно двести пять.
— Ага! — И потом их поглотила тишина. Они допили в тишине и сидели, устремив взгляд прямо перед собой. После долгого, очень долгого молчания Матуш вымолвил: — Да, стало быть мало. Ужасно мало.
— Матуш!
— Ну!
— Мне придется с тебя за все вычесть. И за вчерашнее сало с хлебом, и за сегодняшнее, потом за водку… ничего не поделаешь. Как ты думаешь?
— Ну что же… — Матуш колебался. Он чувствовал себя так, словно сам был виноват в том, что Федор мало выручил.
— Я дам тебе десять крон. Как ты смотришь?
— Вы давали двадцать пять. Да еще крупы, немного муки. Неужто не помните?
— Давал когда-то…
Матуш вдруг решился:
— Давайте! Но чтоб все сразу! На руки! — И вытянул вперед ладонь.
— Хорошо, хорошо. — Федор даже напугался и положил на стол десять крон.
— Корчмарь, иди сюда, корчмарь! Принеси водки. На все!
— На все?
— На все, и баста.
— Врачи мне запретили, Матуш.
— Ах, пан Федор, не все ли равно, когда вас кондрашка хватит, сегодня или завтра? — рассердился он на Федора и был доволен, что торговец съежился от его слов. И пока корчмарь спешил с водкой к столу, Матуш все понял и обрадовался, что не привезет домой ни крупы, ни протухшей муки, а вернется с пустыми руками и без единого гроша. С чем уехал, с тем и приехал, — эту истину Матуш нес в себе и радовался, что она касается именно его и никого иного.
— Выпьем, пан Федор. Что вы хмуритесь?
— Мне в самом деле доктора запретили.
— Черт с ними! — засмеялся Матуш, а сам подумал о своих соседях с верхних хуторов и самом ближнем глуховатом. Завтра он сможет прямо глядеть им в глаза, как теперь глядит в глаза Федору… здорово постарел, однако же, Федор, — а ему самому так хорошо, да и соседям нечего будет завидовать ему.
— Ты прав, Матуш. Черт с ними, с докторами, все равно они обманывают. За здоровье, Матуш!
Матуш лишь кивнул.
Допили. Но, еще даже не допив, они сообразили, что зря они остановились перед корчмой, а уж если дьявол ввел их в такое искушение, надо было заказать пива или содовой воды. Им стало из-за этого грустно, и они запели.
Солнце светило на жену Федора и умную лошадь, которая, пощипывая траву в канаве, тащила телегу за собой. Когда из корчмы вышел Матуш, а за ним старый Федор, держась за его спину, чтобы не упасть, возчик не застал телеги на месте. Матуш очень рассердился и закричал:
— Стой, уродина! — А Федору, который за него держался, дружески объяснил: — Знаешь, Федор, она еще здесь не останавливалась, вот в чем дело. Лошадь всегда помнит, где она уже останавливалась, а где еще нет.