Избранное
Шрифт:
— Пусть райком решает. Когда заседание?
— Я не спрашивал. — И тут же добавил: — Вероятно, кого-нибудь из нас пригласят. Скорее всего — тебя…
— Только не меня! Я скоро уезжаю.
— Ты?
— Почему ты так удивился?
— И тоже в Инту?
— Почему в Инту? И почему «тоже»? — она остановилась. — Ну, я спрашиваю, почему «тоже»?
Борис скривил губы в улыбку и, глядя куда-то поверх заснеженных крыш, ответил чужим глуховатым голосом:
— Потому что он туда едет.
— Кто? Алик? Откуда ты взял?
— Он
— Ах, вот что! Вы уже, значит, отменили решение. К чему же была вся твоя игра со мной?
Они стояли под высоко подвешенным фонарем, рассеивавшим вокруг себя тусклый молочный свет, и глядели друг на друга, словно каждый из них неожиданно открыл в другом такое, что могло их сделать врагами. У обоих были нахмурены брови, закушены губы, руки глубоко засунуты в карманы, и оба молчали.
— Что он еще сказал тебе, твой друг? — проговорила наконец Шева.
Борис вынул из внутреннего кармана скомканный открытый конверт и подал ей:
— Я нашел это у себя в почтовом ящике после того, как ты мне позвонила.
Два раза прочитала Шева короткую записку со знакомыми округлыми буквами и оба раза вслух:
«Шестнадцатого уезжаю в Инту. Еду работать на шахты. Номер поезда сорок один, восьмой вагон. Отходит от Северного вокзала в пятнадцать часов двадцать минут. А. С.»
— А меня тебе придется провожать с Курского вокзала. Я еще пока не знаю точно, когда и каким поездом еду. Это знает мой дедушка!
— Так ты не туда едешь! — Борис схватил ее руки и в то же мгновение отпустил их.
— Куда? В Инту? Ну конечно же нет. Я еду к дедушке в колхоз.
— Надолго?
Никогда еще Шева не видела его таким взволнованным.
— Не знаю. Дедушка говорит, что виноградник сильнейший магнит в мире. От него не оторваться — так он к себе притягивает!
— Передай твоему дедушке, что у нас на заводе есть такие машины… Не понимаю, что ты смеешься?
— Еще один конкурент отыскался. Ты уже третий. Первый — дедушка, второй — Калмен Ошерович Зберчук. Стоило бы тебе видеть его. Послушал бы ты, что он вчера нам рассказывал…
— И надолго едешь? — перебил ее Борис.
— Посмотрю. Не знаю… Но если я там перезимую, то уж на лето останусь там. Кто летом уезжает из деревни, к тому же еще из Крыма? Приезжай туда летом в отпуск. Посмотрим, какой магнит перетянет — виноградник или твои машины.
— Ты.
Шева легко вздрогнула и не почувствовала, как письмо выскользнуло из ее рук. Когда Борис поднял письмо, на лице Шевы уже ничего нельзя было заметить. Только большие карие глаза под приподнятыми ресницами как-то иначе отразили в себе мерцающий свет фонаря.
— Я его все-таки не понимаю, — заговорил немного спустя Борис, рассеянно, как и Шева, следя за плывущей закопченной луной в дымке облаков, — неужели он думает, что я прилечу к нему на вокзал? Зачем он прислал мне письмецо? Ну зачем?
Своим молчанием и движением
— Бориса видела? — спросила Цивья, глядя, как дочь вертится перед зеркалом.
— Гм, гм, — Шева заговорила, спеша предупредить дальнейшие расспросы матери, — я же знала, что речь идет о заводе. Он может устроить меня в их цехе… Да, когда уезжает Калмен Ошерович? Не шестнадцатого?
— Почему шестнадцатого? Он собирается пробыть здесь до конца месяца.
— Значит, он едет, говоришь, не шестнадцатого? — переспросила Шева, все еще не отходя от зеркала.
Цивья удивленно взглянула на дочь:
— Может, скажешь мне, что произошло?
— Ничего, мама, ничего.
— А все-таки?
— Ну, один наш знакомый едет туда шестнадцатого, вот я и подумала… А когда едет дедушка? Мне писем не было?
— От кого?
Чтобы мать не слишком вглядывалась в нее, Шева ребячливо хлопнула в ладоши и пропела:
— А кушать хочется, мама…
Лежа на кушетке под легким плюшевым одеялом, Шева все еще думала о письмеце Алика к Борису. Она сразу догадалась, что оно предназначено ей. Борис, конечно, тоже понял это! Почему же Алик все-таки отправил письмо Борису, а не ей? Почему он был так уверен, что Борис не скроет от нее письма? И почему вдруг Инта? А когда приглашал ее в Лужники и сказал, что собирается уехать, он уже знал, куда едет? Но что дядя Шая живет в Инте, он же знал! Почему решил ехать туда и поспешил дать ей знать об этом? Зачем еще указал номер поезда? Неужели он считает, что она может прийти на вокзал? Ну, в самом деле, чего он добивался, послав письмо Борису?
Было еще далеко до рассвета, когда Шева проснулась, но больше она уже не уснула. Лежала в темноте с широко открытыми глазами, и все, что накануне вечером казалось ей сложным и запутанным, теперь выглядело ясным и простым. Своим письмом Борису Алик дал ей понять, что никогда не посмеет написать ей первым, а номер поезда и вагона указал на тот случай, если она вдруг надумает передать что-нибудь для дяди. Сама она, разумеется, не принесет, а пришлет с кем-нибудь, и этот «кто-нибудь», может случиться, будет именно Борис.
«А если бы он прислал письмо мне? Я ответила бы ему?» И как только она задала себе этот вопрос, в ее голове возникли первые строки письма Алику.
Шева не ожидала, что письмо это может оказаться таким длинным. На бумаге оно, уж вероятно, заняло бы несколько страниц, а ведь все пока только начало, только вступление. И так как она знала, что письма на бумаге никогда не изложит, а если даже и напишет, то никогда не отправит, Шева высказала в этом ненаписанном письме все, что накопилось у нее на душе.