Избранное
Шрифт:
Абда посмотрел на гинею, потом перевел взор на Заннубу и хрипло закричал:
— Не может быть! Сегодня только девятнадцатое! До конца месяца еще двенадцать дней! Разве хватит гинеи на двенадцать дней? Это невозможно!
Заннуба молчала, стараясь скрыть гнев и казаться спокойной. Наконец она холодно произнесла:
— Не веришь? Воля твоя. У меня ничего не осталось, кроме этой гинеи. Если ты думаешь, что я вру, пойди обыщи мою комнату.
Жестом подозвав Абду, Селим шепнул ему на ухо:
— Давай обыщем ее!
Мабрук, вытянув шею, старался подслушать. Поняв, что сказал Селим, он кашлянул и пробормотал:
— Клянусь Аллахом, си Селим только и умеет, что
Абда посмотрел на него долгим, пристальным взглядом. Положив руку ему на плечо, он решительно и твердо сказал:
— Послушай, Мабрук! Аллах поможет нам обойтись без Заннубы! Оставь деньги у себя. Отныне ты будешь нашим правительством. Понял? С тобой по крайней мере можно не бояться мотовства и бессмысленных трат.
Слуга бросил на Заннубу вопросительный взгляд, словно испрашивая у нее разрешения, и смущенно пробормотал:
— Но ведь…
Абда нахмурил брови.
— В чем дело? Ты думаешь, денег мало? Ты хочешь сказать, что невозможно прожить на гинею до конца месяца? Но из этого затруднения ты и должен вывести нас своей оборотливостью. В этом и проявится твое искусство». Ведь ты же будешь нашим правительством! Изворачивайся! До конца месяца остается двенадцать дней. Сделай милость, корми нас начиная с сегодняшнего дня! Корми нас, чем хочешь! Нам нужно, чтобы этой гинеи хватило до конца месяца и чтобы не пришлось больше мучиться с Заннубой.
Заннуба гневно, презрительно рассмеялась и, повернувшись к братьям спиной, процедила сквозь зубы:
— Да облегчит вам это Аллах! Какое счастье! Теперь я хоть отдохну! Слава Аллаху! Этого хотели вы, а не я.
Она быстро ушла в свою комнату и, громко хлопнув дверью, заперлась. Абда взглянул на закрытую дверь и гневно сказал:
— Пусть с ней случится тысяча несчастий!
Обернувшись к Селиму и Мабруку, он спросил:
— Значит, договорились?
— Конечно, договорились! — радостно воскликнул Селим и хлопнул Мабрука по плечу. — Наши животы уповают на Аллаха и тебя, Мабрук-эфенди.
— Только не в этом месяце! — сказал Абда. — До конца месяца придется примириться с неприхотливой едой. Одной гинеи на приличную еду, конечно, не хватит. Послушай, Мабрук, сделай невозможное! Корми нас каждый день чечевицей, как матросов, или старым сыром с кукурузным хлебом, как феллахов, или печеными бобами, салатом и похлебкой, как…
— Как «соседей» [29] — быстро подхватил Селим.
Абда серьезно продолжал:
— Да, Мабрук, действуй так, как найдешь нужным. Изворачивайся! Необходимо, чтобы этой гинеи хватило до конца месяца. Аллах не допустит, чтобы мы умерли с голоду. Бери ее, Мабрук. Будь расчетлив. Ты ведь не нуждаешься в наставлениях.
29
«Соседями» (подразумевается соседями Аллаха) называют учащихся духовной школы аль-Азхар, находящихся на полном обеспечении.
И он подал ему гинею. Мабрук вынул из-за пазухи большой мешок такого же цвета, как его жилетка, опустил в него гинею и сунул его обратно за пазуху, бормоча:
— По благословению ситти Умм-Хашим! Не беспокойтесь. Правоверный не умрет с голоду. Молитесь о нашем пророке, который сказал: «Кто полагается на Аллаха, тому этого достаточно».
Глава
Наступило утро. Лицо Мухсина сияло от счастья. У него было так радостно на душе, что это утро казалось ему прекраснее всех, когда-либо созданных Аллахом. Трамвай, на котором он ехал в школу, проходил по площади Лаз-оглы среди покрытых густой листвой деревьев, окружавших памятник. Слышалось чириканье копошившихся в ветвях воробьев и крики паривших в небе ястребов и коршунов. Удивительно! Сегодня Мухсин все это видел и слышал, а ведь прежде он сотни раз проезжал здесь и ничего не замечал. Мир ли изменился или он сам стал другим и смотрел на все новыми глазами?
Мухсин вошел на школьный двор. Ему не терпелось с кем-нибудь поговорить, пусть даже со сторожем. Но, к его удивлению, в школе еще никого не было. Может быть, он пришел слишком рано? Да! Часы, висевшие на стене возле кабинета директора, только что пробили семь.
Мухсин стал расхаживать по всему зданию, мечтая о разных чудесных вещах. Иногда радость так опьяняла его, что, охваченный буйным весельем, он принимался бегать и прыгать по лестнице, потом мчался к водопроводному крану, чтобы напиться, но, добежав до него, не пил, а вновь носился по всей школе.
Если бы в это время его увидел кто-нибудь из знакомых, он, конечно, не поверил бы, что это степенный Мухсин.
Наконец он утомился. Мальчик удивлялся, почему все его товарищи сегодня опаздывают. Особенно не хватало ему его лучшего друга — Аббаса.
Мухсин казался умнее и серьезнее других школьников его возраста. В противоположность большинству сверстников, он не любил шумных забав и редко в них участвовал. Все его игры и развлечения носили серьезный характер. Больше всего он любил споры о литературе и часто состязался в поэтических импровизациях с Аббасом и другими школьниками, близкими ему по своему духовному складу. Поэтому Мухсин казался старше своих лет и среди веселых, шумных одноклассников производил впечатление взрослого человека. Преподаватели отметили его одаренность и относились к нему иначе, чем к другим. Они предсказывали ему блестящие успехи на предстоящих в этом году экзаменах на аттестат зрелости.
Мухсин избегал многолюдного общества и даже в школе старался уединиться. Возможно, что в глубина души он презирал эту легкомысленную молодежь. Однако большинство школьников относилось к нему с уважением и любило его слушать. Товарищи часто окружали Мухсина и Аббаса, когда те затевали очередной диспут, у стены возле главной лестницы, излюбленном месте их встреч на большой перемене. Сам Мухсин не дружил ни с кем, кроме Аббаса, только в нем видел он родственную душу. Аббас верил в Мухсина, был ему бесконечно предан и молчаливо признавал превосходство друга, чувствуя его влияние на свои мнения и взгляды.
Мухсин ждал Аббаса с тревожным нетерпением, причины которого не понимал. Как ему хочется рассказать другу обо всем, что он пережил! Но одобрит ли это Аббас? Хорошо ли это будет? Конечно, Аббас его близкий друг, но способен ли он понять его, сможет ли отнестись к этому так, как нужно? Да и вправе ли он говорить о том, что касается не его одного? Но сегодня ему просто необходимо поговорить с другом, открыть ему всю свою душу, поделиться своим счастьем.
Увидев входившую во двор группу школьников, Мухсин торопливо поздоровался с ними и принялся весело болтать, стараясь их позабавить и рассмешить. Товарищи с удивлением смотрели на него и переглядывались. Неужели это тот самый серьезный Мухсин, который обычно избегал их и держался в стороне, так что им с трудом удавалось расшевелить его и вывести из неизменного спокойствия?