Избранное

аль-Хаким Тауфик

— Может быть… Нет, вряд ли… А вдруг?..

Потом она взглянула на окна нижнего этажа соседнего дома и тихо проговорила:

— Под вами есть открытое окно…

И хотя Мухсин не понимал, зачем она встала и подошла к окну, сердце его сжалось от внезапной тоски.

В эту минуту в дверях показалась Заннуба.

Вероятно, она на самом деле была у портнихи или еще где-нибудь очень далеко — после ее ухода прошло немало времени. Однако ее план, по-видимому, не удался, так как Мустафа-бек все еще сидел перед кофейней хаджи Шхаты,

не отходя от нее ни на шаг. Заннуба с порога заметила, что Санния смотрит в окно, и, не сдержавшись, сердито крикнула:

— Зачем ты торчишь у окна?

Девушка вздрогнула и оглянулась. Увидев Заннубу, она пробормотала:

— Ах, это ты, тетя? Уже вернулась?

Заннуба овладела собой.

Войдя в комнату, она сняла изар, положила его на стул и спокойно спросила:

— Ну, что, кончился ваш урок?

— Мы сегодня лентяйничали, — ответила Санния, отходя от окна и садясь в кресло… — Все время болтали. А ты, тетушка, где была?

Заннуба смешалась и кратко ответила, явно уклоняясь от разговора на эту тему:

— У портнихи.

— Все время?

— Да, все время.

Говоря это, она вспомнила полчаса, о которых не упомянула, проклятые полчаса, проведенные ею на улице Селяме, когда она расхаживала взад и вперед перед кофейней. А тот дурень даже не взглянул на нее!

Мухсин стоял неподвижно, облокотившись на рояль. Он спрашивал себя: поняла ли что-нибудь девушка? Стоило ли вообще говорить о платке? Как подействовал на нее его рассказ? Зачем она вдруг подошла к окну? Что это значит? Во всем этом столько непонятного! Как разобраться во всей этой таинственности? Загадочное поведение Саннии начинало его пугать.

Вошла чернокожая служанка и доложила о приходе Мабрука. Вслед за ней появился и сам обладатель этою имени в своем праздничном кафтане. Бросив на него презрительный взгляд, Заннуба спросила:

— А ты чего сюда пожаловал?

Мабрук, который вошел в комнату очень торжественно, растерялся, кашлянул и многозначительно произнес:

— Я пришел вам сказать…

— Ну, что же ты нам скажешь? — насмешливо перебила Заннуба.

Мабрук смущенно молчал. Он жалобно посмотрел На Саннию, но не получив у нее поддержки, стал беспомощно озираться по сторонам. Заннуба следила за каждым его движением.

— Погляди, Сусу, — воскликнула она наконец. — Он не может слова вымолвить и ведет себя точно шут на свадьбе.

Мабрук выпрямился, откашлялся и, обернувшись к Заннубе, повторил:

— Я пришел вам сказать…

Но Заннуба уже потеряла терпение.

— Мы это уже слышали! — крикнула она.

Наконец бедняга набрался храбрости и пробормотал:

— Ведь ты не даешь мне договорить…

— Говори, сообщи, пожалуйста, свою важную новость, говори же, — насмехалась Заннуба.

Мабрук помолчал, поглядывая то на нее, то на Саннию, и вдруг выпалил:

— Ужин!

Заннуба разразилась таким насмешливым хохотом, что Мабрука прошиб холодный пот.

— И это

все? — спросила она. — О, горе! И для этого твоя милость облачилась в выходной кафтан, разрядилась на двадцать четыре кирата? Только ради этого важного сообщения?

Саннии тоже стало смешно, но, увидев, что Мабрук совсем запутался, она побоялась еще больше его сконфузить. Желая помочь слуге и выручить его из беды, она ласково сказала:

— Клянусь Аллахом, Мабрук в своем кафтане настоящий деревенский староста.

Мабрук приблизился к девушке и, кашлянув в широкий рукав, серьезно заявил:

— Поверь, ради Аллаха, Санния-ханум, в свое время я и был деревенским старостой.

Несмотря на свою подавленность, Мухсин не выдержал и расхохотался. Заннуба подняла голову и насмешливо спросила:

— Когда же это было, о свет моего глаза?

Мабрук подмигнул ей, прося замолчать, но она продолжала, наслаждаясь своей местью:

— В свое время ты был мужиком на скотном дворе. Ложился и вставал, жил и спал вместе с осленком, теленком и буйволом. Это мы привезли тебя в город, обтесали и обучили. Мы научили тебя прилично жить и сделали человеком.

Мабрук понял, что заврался. У него был такой растерянный вид, что все снова рассмеялись. Но Санния опять сжалилась над ним.

— Нет, тетя, не говори этого, — возразила она. — Клянусь Аллахом, Мабрук очень похож на старосту из папиной деревни, но только наш староста носит очки…

Услышав это, Мабрук снова обрел самоуважение.

— Клянусь господином нашим аль-Хусейном, — заявил он, — у меня тоже, без шуток, есть очки!

Все снова рассмеялись.

— Очки! — воскликнула Заннуба. — Да благословит тебя Аллах! Что тебе с ними делать? Будь ты грамотный, мы подумали бы, что они тебе нужны для чтения газет. Ведь у тебя даже чересчур зоркие глаза! — ехидно добавила она.

Но Мабрук не обратил на Заннубу никакого внимания. Он смотрел только на Саннию.

— Санния-ханум, поверь мне! Клянусь бородой пророка, я тоже был старостой в очках! — уверял он.

На этот раз даже Санния не выдержала и громко рассмеялась.

— Дурень! — сказал Мухсин, подходя к Мабруку. — Староста без очков лучше. Ведь у него глаза здоровые.

Но переубедить Мабрука было невозможно. Он решительно отказался слушать подобные речи и, снова взглянув на Саннию, сделал жест, означавший:

— Не верь никому, кроме меня!

Глава одиннадцатая

Наступила пятница — день отдыха и досуга. Ханфи-эфенди и весь «народ» собрались в столовой и томились в ожидании хорошего обеда, который полагался в этот радостный день. Как только «председатель» Ханфи услышал крик муэдзина, призывающий с минарета мечети Ситти Зейнаб на соборную молитву, он немедленно приложил руку к животу и издал вопль, оповещая всех, что страшно голоден. Вскоре о том же заявил юзбаши Селим, а за ним и Мухсин.