Избранное
Шрифт:
Понимая, что происходит с теткой, Мухсин ответил:
— Утром я встретил на лестнице его слугу. Он ходил за английской солью.
Заннуба вопросительно взглянула на Мухсина, желая узнать еще что-нибудь, но сдержалась и надолго умолкла, потупившись от смущения. Мухсин украдкой наблюдал за нею с той же насмешливой улыбкой на губах.
— Что тебе говорит гаданье? — лукаво спросил он, указывая на карты.
Заннуба вздрогнула, но ничего не ответила. Мухсин посмотрел на нее:
— Чем заняты твои мысли?
Женщина
— Мои мысли?.. Так, разными пустяками.
— Пустяками? Какими? Расскажи, — не отставал мальчик.
Настойчивость Мухсина еще больше смутила Заннубу, но она быстро нашлась и почти спокойно ответила:
— Я с самого утра все думаю о платке, который вчера пропал с крыши.
Мухсин вздрогнул и густо покраснел. Ничего не заметив, Заннуба продолжала:
— Да, о шелковом платке Саннии. Как ты думаешь, Мухсин, правда ли, что его унесло ветром?
Мухсин ничего не ответил. Он не решался поднять головы.
— Клянусь Аллахом, это так странно. Унесло ветром!.. Разве бывает, чтобы платки уносило ветром?
— Конечно, — пролепетал Мухсин. — Почему бы и нет?..
— Никогда! — воскликнула Заннуба. — Я ведь не дура! Клянусь твоей жизнью, его украли.
Мальчик испуганно взглянул на нее и не произнес ни слова.
— Украли, клянусь пророком, — продолжала Заннуба. — И знаешь, кто украл?
Мухсин молчал.
— Его украл Абда.
— Дядя Абда? — удивленно и радостно воскликнул Мухсин.
— Клянусь Аллахом. Только один он у нас такой плохой! — злобно изрекла Заннуба.
Мухсин снова опустил голову, а Заннуба решительно заявила:
— Завтра я открою комод и посмотрю.
— Комод?.. — испуганно пробормотал Мухсин.
— Пусть меня отколотят туфлями, если платок украл кто-нибудь другой! — воскликнула Заннуба.
Вдруг ее осенила новая догадка.
— Нет. Может, и не он. Я забыла еще одного человека! — сказала она.
Мухсин в тревоге молчал. Заннуба быстро повернулась к нему и радостно спросила:
— Знаешь, кто еще мог украсть платок?
Мальчик смущенно заерзал на месте, но Заннуба ничего не замечала.
— Селим! — изрекла она.
Мухсин вздохнул с облегчением.
— Си Селим? — пробормотал он.
— Если уж говорить правду, он ведь тоже порядочный пакостник! Помнишь его постоянные истории с женщинами, бахвальство и вранье, от которых у нас голова идет кругом? Подумаешь! Наденет феску набекрень, закрутит усы и сядет играть на своей паршивой музыке! Как это тебе нравится? Воображает, что красавец, урод этакий! Он думает, мы забыли, из-за чего его прогнали со службы, знаменитую историю с той сирийской особой в Порт-Саиде? Пусть Аллах разобьет сердце моего двоюродного брата Селима. Да не случится этого с тобой! Он совсем запутался и заврался.
Мухсин успокоился, у него отлегло от сердца.
— Ты ее сегодня видела, тетя?.. На крыше?..
— Кого? Саннию?
Мальчик утвердительно кивнул и задал еще один вопрос, стараясь говорить спокойно и естественно:
— Что она тебе говорила?
— Насчет платка? — спросила Заннуба, не замечая его смущения. — Санния засмеялась и сказала, что, если платок украли, вора надо повесить.
Лицо Мухсина стало багровым, он уныло повесил голову и уставился в пол.
Глава вторая
К ужину все собрались в столовой вокруг простого некрашеного, покрытого клеенкой стола. Клеенка эта была стара как мир. Казалось, само время пользовалось ею, как пользовались эти люди. По ночам стол служил Мабруку ложем, и он клал на него свой тюфяк и одеяло, вместе с блохами. А утром эта кровать снова превращалась в стол, и на нем появлялась миска печеных бобов с белыми лепешками, а к обеду и ужину — блюдо поджаренной пшеницы или тех же бобов, но уже вареных.
На столе, как всегда в этот час, стояла дымящаяся миска, но сидящие за столом были необычайно молчаливы и бездеятельны. Они не начинали есть, словно кого-то ждали. И в самом деле, место Ханфи пустовало. Но разве, ожидая кого-нибудь, полагается молчать?
Заннуба сидит, подперев рукой щеку, погруженная в свои мечты; Мабрук в конце стола жадно втягивает запах поднимающегося от миски пара и смотрит на пустой стул Ханфи-эфенди с видом человека, который теряет терпение, но не осмеливается нарушить тишину. Время от времен он уныло поглядывает на новый костюм Мухсина, сидящего напротив него.
Мабрук не простой слуга. Он играл с Ханфи, Абдой и Селимом, когда все они были еще мальчишками, и поэтому находится в этой семье на положении «почетного слуги», как Ханфи является ее «почетным председателем».
Сидя на своем месте за столом, Мухсин поглядывает на Абду и Селима, стараясь разгадать причину их загадочного молчания. Именно они были виновниками царившего в этот вечер уныния. Их странное поведение указывало на какое-то чрезвычайное обстоятельство, испортившее им настроение и лишившее общую трапезу обычной радости и шумного веселья.
Жизнерадостный хвастун Селим-эфенди против обыкновения угрюм и спокоен. Он задумчиво покручивает свои длинные усы. Абда мрачен, его ноздри время от времени раздуваются, лицо краснее, чем всегда. Все это верные признаки того, что Абда нервничает и сердится.
Через некоторое время Абда поднял голову и вдруг сильно ударил кулаком по столу.
— Будь проклят отец того, кто ждет! — закричал он.
Мабрук вздрогнул от неожиданности, вскочил и помчался в спальню посмотреть, что происходит с Ханфи-эфенди. Вернувшись к столу, он сказал: