Избранное
Шрифт:
В дверях вдруг появился Ханфи. Он посмотрел на ужинающих своими близорукими глазами и спросил:
— В чем дело? Чего это вы сегодня шумите, точно вас замесили на дрожжах ифритов [12] ? Успокойтесь! Я явился! Вот я!
Никто ему не ответил. Только Заннуба соблаговолила поднять глаза и бросить на него пренебрежительный взгляд, потом ее лицо приняло прежнее отсутствующее выражение.
— Я не вижу ни еды, ни питья! — продолжал «почетный председатель», подходя к столу. — Где же ужин, о котором вы говорили? Мы слышали, что ужин подан. По-видимому, это ложный слух.
12
Ифриты —
Заннуба подняла голову и вяло сказала, указывая рукой на миску:
— Разве ты не видишь?
Ханфи нацепил на нос очки и заглянул в миску.
— Вареные бобы? — воскликнул он. — Дай что-нибудь другое, ради Аллаха, о Умм-Хашим! [13]
Не взглянув на него, Заннуба встала и отправилась на кухню.
— Есть и другое блюдо, — бросила она, выходя из комнаты.
Все в ожидании притихли.
Ханфи сел на свое место возле Мабрука и некоторое время молчал, надеясь, что кто-нибудь заговорит. Наконец он откашлялся, поправил очки и стал по очереди вглядываться в лица своих родичей. Настроение братьев удивляло его, и ему хотелось узнать причину их странного поведения.
13
Умм-Хашим — мусульманская святая (обычный возглас каирских нищих).
— В чем дело? Что случилось с народом?
Никто не шевельнулся и не потрудился ответить. Наконец Мабрук повернулся к Ханфи и тихо, многозначительно произнес:
— Скажу без шуток, народ перессорился.
— Перессорился? — удивленно спросил Ханфи. — Кто с кем?
— Все! — кратко ответил Мабрук.
— Все? Но почему? Что случилось, да не простит им Аллах?
— Без шуток, все! — ответил Мабрук. — Видно, ссориться всем сразу очень весело!
Ханфи был заинтригован.
— Но из-за чего же они поссорились? — спросил он.
Мабрук не ответил. Бросив быстрый взгляд на других и убедившись, что все безмолвствуют, он тоже погрузился в молчание. Сколько ни приставал к нему Ханфи, подталкивая его локтем и подмигивая, чтобы заставить заговорить, слуга молчал и только вращал своими большими глазами, переводя их с одного на другого. Потеряв всякую надежду добиться чего-нибудь от Мабрука, Ханфи отвернулся от него и пробормотал:
— Удивительно, клянусь Аллахом!
Тщетно старался «председатель» вызвать братьев на разговор. В конце концов ему все это надоело, и он молча принялся за еду.
Вскоре вернулась Заннуба. Одного взгляда острых глаз Мабрука было достаточно, чтобы узнать, что лежит на блюде, которое она принесла.
— Гусиная ножка пожаловала! — громко объявил он.
Ханфи театрально воздел руки к небу и воскликнул:
— Не может быть!
Быстро вскочив, он поправил сползшие на нос очки и взглянул на блюдо.
— Все ясно! Да, такова печальная истина, молодые люди!
И, став в позу, он торжественно провозгласил:
— Ее величество гусиная ножка!
Все подняли головы и, увидев надоевшую еду, переглянулись, а затем устремили глаза на Абду, словно спрашивая, каково его мнение и как он намерен поступить. Ведь сегодня он особенно не в духе.
Но Абда не шевельнулся. Он подождал, пока Заннуба поставила блюдо на середину стола, потом поднял глаза и долго молча смотрел на него. Вдруг он, словно коршун, схватил гусиную ножку, подбежал к окну, выбросил ее на улицу и так же молча вернулся
За этой немой сценой последовала минута ошеломленного молчания, но потом все разразились одобрительными возгласами и радостным смехом — все, кроме Заннубы. Громче всех хохотали, кричали и шумели, конечно, Ханфи с Мабруком. «Почетный председатель» и «почетный слуга» веселились от чистого сердца. Им хотелось как можно дольше наслаждаться шумом и хохотом, раз для этого наконец представился повод. Ханфи долго и весело смеялся, поглядывая на Мабрука, который громоподобно хохотал, приговаривая:
— Ах! Ах! Вот так гусиная ножка!
Вдруг Ханфи повернулся к Абде.
— Ты забыл, сиди Абда, — сказал он, — что кофейня уста [14] Шхаты недалеко от нас. Держу пари, что гусиная ножка упала какому-нибудь посетителю на голову.
— Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! — тотчас же откликнулся Мабрук.
— Вся жизнь — назидание и поучение, — поддержал его Ханфи самым серьезным тоном.
— О Аллах всемогущий, сохрани нас от зла! — со вздохом Подхватил Мабрук. — Посетитель сидит себе, извиняюсь, в полном благополучии и, ничего не подозревая, требует чашку кофе без сахару или там кальян, и вдруг на него падает…
14
Уста — хозяин, мастер.
— На него падает гусиная ножка! Аллах да сохранит нас и избавит от зла! — взмолился Ханфи.
Заннуба задыхалась от злости. Поступок Абды вывел ее из себя, но она сдерживалась и молчала.
А Мабрук, покачивая головой, продолжал:
— Вся жизнь, извините, — назидание и поучение!
И Заннуба не выдержала.
— Замолчи! — крикнула она. — И ты туда же, подхалим несчастный! Деревенщина! Блюдолиз!
Смутившись, Мабрук замолчал, но ненадолго.
— А что я такое сказал? — продолжал он. — В этом, без шуток, великое назидание. Посетитель требует, что ему нужно, одно кофе за малый пиастр или кальян за никель, встает, извините, ничего не подозревая, и вдруг на него обрушивается с неба ножка настоящего гуся ценой в гинею [15] .
15
Малый пиастр и никель — мелкие египетские монеты; гинея — египетский фунт.
— Говорю тебе, перестань! — гневно повторила Заннуба и повернулась к Абде, молчание которого придавало ей смелости: — А ты — клянусь пророком, ты еще увидишь! Плюнь мне в лицо, если тебе когда-нибудь повезет.
— Что ты болтаешь! — крикнул Абда, побагровев от гнева.
— Ты еще увидишь, простит ли тебя Аллах и отпустит ли тебе грехи! — не сдавалась Заннуба. — Смотри, если попадешь в рай, ни один пророк за тебя не заступится.
Абда отмахнулся от нее, и Заннуба мгновенно умолкла. Решив, что лучше подойти к нему с лаской, она сказала:
— Да и гуся-то я разве тебе принесла? Клянусь пророком, вовсе нет! Я принесла эту птицу Мабруку. Правда, Мабрук?
Мабрук смущенно посмотрел на нее, потом, не зная, что ответить, в замешательстве взглянул на остальных. Наконец он счел за лучшее согласиться с Заннубой и со скрытой насмешкой пробормотал:
— Да… эта птица…
— Ведь Мабрук любит холодную птицу, — продолжала Заннуба, не обращая внимания на его тон.
Мабрук в знак вынужденного согласия кивнул.
— Да, без шуток, как англичане…