Избранное
Шрифт:
Так вот, совершенно непреднамеренно Гермоген слегка прищурился, просто чтобы еще разок взглянуть на то место, откуда он пришел, то есть на изрытую, вздыбленную, искореженную Землю — извечное обиталище человека. И опять-таки абсолютно случайно среди тысяч разных земных штуковин увидел комнату.
Комната находилась в центре города, была просторная, но почти пустая, все здесь говорило о бедности. Свет большой лампы, свисавшей с потолка, падал на молодых людей — восемь юношей и девушек, — расположившихся следующим образом: девушка лет двадцати, веселая и очень красивая, оперлась о спинку дивана, на котором сидели двое юношей, двое других стояли перед ними, слушая с сосредоточенным видом, остальные — две девушки и парень — устроились
Святой Гермоген бросил всего один взгляд, мельком, краем глаза. Но этого оказалось достаточно.
До того как он взглянул на прежнюю родину — Землю, у святого Гермогена было одно лицо. Когда же он вновь обратился к своему другу, лицо у него вроде бы осталось прежним и в то же время совершенно изменилось. Едва ли кто-либо из нас заметил бы происшедшую перемену. Но святые к таким вещам очень чутки. Поэтому приятель спросил его:
— Гермоген, что с тобой?
— Со мной? Ничего, — ответил Гермоген, и это не была ложь, ибо святые не лгут, просто он и сам еще не понимал, что с ним.
Однако в ту самую секунду, когда он произносил эти три слова («Со мной? Ничего»), Гермоген вдруг ощутил, что безмерно несчастлив. Он тотчас же привлек к себе общее внимание, потому что святые мгновенно замечают, едва кто-нибудь из них лишается душевного покоя и благодати.
Попытаемся теперь с христианским состраданием разобраться, что происходит у него в душе. Что может сделать несчастным святого? Отчего он вдруг лишился своего вечного дара?
Он, хотя и мельком, увидел юношей и девушек, стоящих на пороге жизни, вспомнил свою молодость, свои пылкие чаяния — оказывается, он еще в состоянии это вспомнить. О, эти юные силы, порывы, слезы, отчаяние, эта дерзкая мощь юности, перед которой открыты необозримые просторы будущего.
А он тут, наверху, в эмпиреях, где нечего больше желать, где вокруг одно блаженство — сегодня, завтра, послезавтра и во все последующие дни, вечное, бесконечное, блаженство во веки веков, он им уже сыт по горло. Да…
Да, молодость прошла. Минули тревоги, неуверенность, нетерпение, тоска, иллюзии, лихорадка, влюбленность, безумие.
Гермоген побледнел, застыл неподвижно; приятели в испуге отшатнулись от него. Он стал чужим для них. Он уже не был святым. Он был несчастен. Руки опустились бессильно.
Тут его увидел и остановился поговорить с ним случайно проходивший мимо Господь Бог. Он похлопал его по плечу и спросил:
— Ну, что с тобой, старина Гермоген?
Гермоген показал пальцем вниз.
— Я взглянул туда и увидел комнату… тех ребят…
— И загрустил об ушедшей юности, да? Захотелось стать одним из них?
Гермоген утвердительно кивнул.
— И ради этого ты готов отказаться от жизни в раю?
Гермоген опять кивнул.
— Но что ты знаешь про них? Они мечтают о славе, а их, возможно, ждет безвестность, грезят о богатстве, а будут голодать, жаждут любви, но будут обмануты, рассчитывают жить долго, а может, завтра умрут.
— Неважно, — ответил Гермоген, —
— Но ведь все их надежды для тебя уже сбылись, Гермоген. И этого теперь никто не отнимет, это навечно. Ты не находишь, что твое отчаяние бессмысленно?
— Да, Отче, но у них, — он снова указал на этих незнакомых молодых людей, — все еще впереди — и хорошее, и плохое. Что бы там ни было, они полны окрыляющих надежд. А я… Какие могут быть надежды у святого, у праведника, вечно пребывающего в небесной благодати?
— Что правда, то правда, — вздохнул Всевышний. — Отсутствие надежды — большой недостаток рая. По счастью, — добавил он, улыбнувшись, — здесь столько всяких развлечений, что этого, как правило, никто не замечает.
— А мне что же делать, — спросил святой Гермоген, переставший быть святым.
— Ты хочешь, чтобы я отправил тебя обратно, вниз? Хочешь все начать сначала, не заботясь о последствиях?
— Да, Господи, прости меня, но я хочу именно этого.
— А если тебя ждет неудача? Если на сей раз божья благодать тебя минует? И ты не сможешь уберечь душу?
— Что поделаешь, все равно здесь мне уже не будет покоя.
— Что ж, раз так — иди. Но запомни, сын мой, мы будем тебя ждать. Наберись мудрости и возвращайся.
И Бог его легонько подтолкнул. Гермоген полетел вниз, в пространство, и очутился в той комнате вместе с теми юношами и девушками. Он вновь стал точь-в-точь как они, двадцатилетним: на нем были серые фланелевые брюки и свитер, а внутри уйма путанных мыслей об искусстве, тревога, бунтарство, необузданные желания, грусть, душевное томление. Был ли он счастлив? Отнюдь. Но вместе с тем ощущал нечто прекрасное, невыразимое, подобное воспоминанию, а может быть, предчувствию; оно и звало, и манило к себе, словно огни далекого горизонта. Там, вдалеке, его ждало счастье, душевный покой, любовь. Этот призывный свет и есть жизнь, чтобы дойти до него, стоит мучиться и страдать. Только сумеет ли он его достичь?
— Разрешите? — проговорил он, проходя в комнату и протягивая руку. — Меня зовут Гермоген. Надеюсь, мы подружимся.
ДЕВУШКА, ЛЕТЯЩАЯ ВНИЗ
Перевод Г. Богемского
Девятнадцатилетняя Марта глянула с верхушки небоскреба на раскинувшийся внизу подернутый вечерней дымкой город, и у нее закружилась голова.
На фоне сияющего невероятной голубизной неба, по которому ветер гнал редкие светлые облачка, серебрившийся в прозрачном воздухе небоскреб казался стройным и величавым. В этот час на город нисходит такое очарование, что не разглядеть его может только слепой. С огромной высоты взору девушки представали дрожащие в закатном мареве улицы и громады зданий, а там, где белая их россыпь обрывалась, синело море — сверху казалось, будто оно подымается в гору. С востока все быстрее надвигались сумерки, а навстречу им вставали огни города, и вся эта манящая бездна переливалась странным мерцающим светом. Там, внизу, были властные мужчины и еще более властные женщины, меховые манто и скрипки, сверкающие автомобили и вывески ресторанов, подъезды спящих дворцов, фонтаны, брильянты, старые, погруженные в тишину сады, празднества, желания, любовь и надо всем этим господствовали жгучие вечерние чары, навевающие мечту о величии и славе.
Глядя туда, Марта невольно подалась вперед, перегнулась через парапет и полетела. Ей почудилось, будто она парит в воздухе, но это было не так — она падала вниз. Небоскреб был страшно высокий, и потому улицы и площади, казалось, еще очень далеко — кто знает, как долго до них лететь! Однако она все падала и падала.
Вечером на верандах и балконах верхних этажей собирается роскошная и богатая публика, попивает коктейли, ведет светские разговоры. Слышится музыка, обрывки мелодий. Марта пролетала совсем близко, и люди бросались к перилам посмотреть на нее.