Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Шрифт:
С е м е н о в (улыбнувшись). Думаю, что это вам не угрожает, Иван Петрович.
П а в л о в (рассматривает список). Позвольте… Вас в Москву? Да что же вы мне не сказали? Как же так?.. Нет, это уже слишком. И вы молчали?
С е м е н о в. Даю вам честное слово, что я этого не просил.
П а в л о в. Не просил, не просил. Но вы этого хотите? А?
С е м е н о в. И не хочу.
П а в л о в (несколько успокоившись). Безобразие! Так вот, возьмите. (Протягивает
Семенов некоторое время смотрит на Павлова. Видимо, этот взрыв доставил ему большую радость:
— Хорошо, Иван Петрович. — Идет к двери.
П а в л о в (вслед). Так вычеркните… и немедленно… Какое-то рогатое положение получается. (Оглядев сердитыми глазами собравшихся.) Небось, каждый мечтает обзавестись своим хозяйством, а? Своя кафедра, своя лаборатория… И чтоб я не мешал. Мешаю, наверное?
Пауза. Все молчат. Чуть приметные улыбки на лицах. Здесь уже привыкли к неожиданным Павловским разносам. А сегодня, по существу, только воркотня.
П а в л о в. Ну что ж, я ведь просил начать…
Входит Никодим и стоит у двери.
П а в л о в. Ты что, Никодим?
Н и к о д и м. Иван Петрович, из Колтуш звонят, там привезли… этих… (с отвращением) обезьян. Собак, значит, теперь побоку?
И какая-то большая грусть в этом вопросе.
П а в л о в. Собаке мы еще памятник построим. Она свое слово сказала. (Изумился чему-то в собственной фразе.) Вернее, вот слова-то она и не сказала!
Знакомая нам дорога на Колтуши. Теперь это широкое асфальтированное щоссе. Мчится по нему машина. Гранитный столб с указателем:
Машина останавливается. Из нее выходят Киров и Семенов.
С е м е н о в (указывая рукой на развернувшуюся перед ними панораму строительства). Мы называем это село, Сергей Миронович, столицей. Столицей условных рефлексов!
Лицо Павлова, сосредоточенное и напряженное. Он всматривается во что-то. Может быть, он видит сейчас очертания той самой большой горы, к которой стремился всю жизнь.
И так же пристально и внимательно смотрит на него Рафаэль — огромный шимпанзе. Подняв вверх свои могучие волосатые лапы и держась ими за тонкую сетку вольера, он смотрит на человека, на Павлова.
П а в л о в. Что, брат, похож? Похож, похож, ничего не скажешь… Да, вот и не скажешь! Ничего не скажешь. Слово — это уж наша, человечья, примета. Как вы его сказали, это первое слово, господин предок? А? Вернее вы его не сказали, и потому вы там, а я здесь. Вы обезьяна, сударь. Не притворяйтесь. Первое слово сказал человек. Почему вы молчите? Что вы умеете и чего нет? Придется поработать, господин Рафаэль! Хорошо поработать!
И Павлов с силой опускает
П а в л о в. Простите, господин Рафаэль. Кушайте ваше яблоко.
Колтуши — территория огромной стройки. Ямы, котлованы. Кладка фундаментов. Бетонные тела новых зданий просвечивают сквозь паутину лесов. Киров в сопровождении Семенова и строителей идет по стройке. Ему докладывают. Слышатся обрывки фраз:
— В этом году мы должны освоить три миллиона. По объему работ…
Кивая на ходу, Киров перепрыгивает через ямы, взбирается на груду бревен. Ходит он легко и быстро.
Павлов и Забелин идут им навстречу. Вдали мелькает фигура Кирова, взбирающегося по лесам наверх.
П а в л о в. Быстрый. (Это звучит у него похвалой. И он тут же добавляет ворчливо.) Когда приезжают ученые, это понятно, а он ведь политик. Что же мы ему покажем?
Киров проходит мимо голубятни.
— На голубях мы изучаем врожденность инстинктов…
Не заметив яму на пути, объясняющий сотрудник чуть не попадает в нее.
К и р о в. Осторожно!
Киров подхватывает его под руку, провожая взглядом стаю пролетевших над ними голубей. Так и застает его Павлов, с головой, поднятой кверху, с мечтательной детской улыбкой на лице.
— Киров!
— Павлов!
Обычная форма знакомства кажется сейчас особенно странной. Это ощущают и все окружающие их. Все замерли в почтительном и напряженном ожидании. Молчание нарушает Киров:
— Ваш сотрудник, Иван Петрович, рассказывал мне о врожденности инстинктов, а я, признаться, о другом думал. Я ведь в детстве страстный голубятник был.
Этот коренастый, крепкий человек, с открытым лицом, так неожиданно вспомнивший свои детские увлечения, приятен Павлову.
П а в л о в (улыбаясь). Голуби вам, значит, понравились? А теперь мы вам обезьян покажем.
К и р о в (весело). Ну что ж, обезьян, так обезьян.
Обменявшись взглядами, оба усмехаются и идут дальше. Сопровождающие их сотрудники института двинулись вслед за ними.
П а в л о в. Нет, нет, мы уж сами.
Они идут аллеей молодых, вновь посаженных деревьев.
П а в л о в (усмехнувшись). Мне вот целый город строят, и щедрость эта меня, признаюсь, пугает. Ведь миллионы… А вдруг даром? А? Деньги-то ведь народные.
К и р о в. Народ вам их дает от всего сердца и с уверенностью, что вы работаете для его счастья.
П а в л о в (улыбаясь). Так вот вы за народ все и знаете!
К и р о в. Именно так, Иван Петрович, а иначе нам и цена была бы грош.
Они стоят перед вольером обезьян. Там Рафаэль перед грудой палок. Ящик с отверстием. Рафаэль сует туда палки, но они велики по диаметру. Секунду Рафаэль размышляет, почесываясь и отвесив нижнюю губу. Наконец, выбрав самую тонкую палку, он сует ее в отверстие. Ящик открывается. Издав восторженное урчание, Рафаэль хватает яблоко, находившееся на дне.