Избранные новеллы

Борген Юхан

Там, впереди, небесный рай...

Тут он услышал голоса, доносившиеся сверху.

– Разбился?

И потом тихий голос своего приятеля:

– Это не я...

Он слышал, как взвизгнули тормоза. Что там происходит?

И снова голос его товарища:

– Это не я, это не я, это тот, другой.

И чуть позже опять:

– Это не мой нож. Это того, другого.

Паренька так и передернуло. Почта! Кто-то сказал "почта"? Он плохо различал чужие голоса, только знакомый ему голос товарища слышал отчетливо. Но кто-то же действительно произнес слово "почта". А что-то внутри него продолжало отбивать ритм, который проникал всюду - в голову, в ноги, безжизненно висевшие в

пространстве, - весь он был как огромный барабан. Он снова попытался отыскать опору. Камни осыпались. Может быть, разжать руки? Под ним песок и мелкие камни. Он мог бы разжать руки и соскользнуть вниз, потом, может быть, выбраться наверх. Казалось, что руки, на которых он висит, вовсе не его. Глухой барабанный бой наполнял все тело - все, кроме рук. Барабан снова и снова отбивал один и тот же ритм, сопровождаемый одними и теми же словами: Там, впереди, небесный рай...

Вслед за словами в памяти его возникла картина: длинный зал, такой длинный, что ему не видно конца, похожий на бар, за углом его дома, но только нарядный, сияющий хромом и никелем и очень большой. Стены зала теряются вдали, в бесконечности, из музыкальных автоматов несется музыка. Она разливается, нет, вливается в него искрящимся потоком звуков.

В бесконечном разнообразии на все голоса повторяется: "Там, впереди, там, впереди..."

И отовсюду - громким, торжествующим смехом - в ответ раздается: "Небесный рай!"- как звук фанфар, возвещающих победу.

– Пошел ты к черту, так и знай!

Нет, он не произнес этих слов, но его дыхание подчинилось их ритму. Слова остались непроизнесенными, но мысленно он повторял их снова и снова, потому что они вдруг обрели для него смысл:

Небесный рай, небесный рай,

Пошел ты к черту, так и знай!

В голове у него прояснилось. Он продолжал висеть над пропастью. Наверху все затихло. Только, кажется, отъехала одна машина, потом другая. Точно он сказать не мог. И вот наступила тишина. Никаких голосов, никаких звуков.

– Пора, - сказал он громко и собрал последние силы. Но оказалось, что все они ушли на одно это короткое слово - "пора". И он все висел и висел над пропастью. Бережно проглотил немного собственной крови - может быть, это поможет ему? Он весь напрягся. Все его существо стремилось к одному: соскользнуть, прыгнуть вниз и там отдохнуть, распластавшись на земле, потом отползти и уже тогда бежать, бежать или драться, но только не сдаваться, не сдаваться ни за что. Отлично. Он сделает это!

Все его тело замерло в ожидании. Он сосредоточился и разжал руки. Коленями почувствовал, что упал на что-то твердое. Он лежал на земле и отдыхал. Лежал ничком. Никаких голосов, никаких шагов, никого. Он приподнялся и пополз. Одолел несколько метров и лег на землю, долго не мог отдышаться и опять пополз. Он полз как змея, бесшумный, невидимый в высокой траве. Он продвигался к дороге осторожно, сберегая силы. Он был похож на затравленного зверя.

Да, он был зверем. Рука наткнулась на что-то острое. Нож. Он потрогал его левой рукой и, все так же лежа на земле, переложил в правую. Вот теперь - пора! Сейчас нужно подняться и бежать. Он медленно выпрямился, сжимая нож в правой руке. Будь что будет! Он уже не зверь. Он - нож. Весь он, все его существо - острый нож! Пора!..

Голос, низкий мужской голос над ним:

– А теперь ты. Как тебя зовут?

– Рогер.

– Брось свой нож.

Нож падает.

– Сколько же тебе лет?

– Четырнадцать.

Паспорт. Перевод В. Смородского

Сдвинув очки на лоб, контролер стал разглядывать паспорт человека, который стоял в очереди передо мной. Затем вернул очки на прежнее место и посмотрел на самого человека.

– Но ведь это не вы, - сказал

он.

Кожа на затылке у стоявшего впереди тучного человека дернулась чуть ли не как у лошади, отгоняющей мух. Мне хорошо был знаком этот затылок. Десять часов подряд он маячил передо мной в самолете. Люди сзади в очереди начали притопывать от нетерпения. Очевидно, им тоже порядком надоели затылки их спутников.

Мужчина передо мной что-то пробормотал - что именно, я не расслышал. Контролер снова заглянул в паспорт, затем перевел взгляд на человека. И снова, как и прежде, насадил на нос свои немыслимые очки в стальной оправе. Такие очки обычно в этой стране выдают служащим страховых компаний. Он повторил:

– Я сказал: это не вы.

Кто-то сзади крикнул:

– Выведите его из очереди, пусть не задерживает других!

Кто-то проворчал:

– Всего десять часов летишь с континента на континент, а тут один паспортный контроль отнимает целый час...

Помощник контролера окинул очередь выразительным взглядом, словно спрашивая: "А нет ли и среди вас подозрительных личностей?" Очередь стихла и теперь молча топталась на месте.

Трудно описать нервозность, которая охватывает спешащих пассажиров, когда вдруг возникает задержка. Я обернулся. Казалось, очередь готова была меня растерзать. Словно виноват был я, а не тот тучный мужчина, чей затылок я возненавидел ненавистью, которая обычно столь же быстро исчезает, как и рождается. Так всегда бывает в этих поездках. Подобные путешествия не сулят радости и не вызывают приятных надежд. Это всего лишь перемещения. Они не способствуют знакомствам. С другой стороны, в них трудно не замечать соседа, книги, которую он читает, его манеры есть и пить. И уж совсем невозможно не замечать затылков. Затылок впереди стоящего мужчины был аккуратно подстрижен и ухожен. Лишь в трех местах заметны были завихрения буйной поросли да две маленькие ямки - следы так называемых карбункулов. Наверное, ему было очень больно, когда карбункулы нарывали. Дама позади меня возбужденно щебетала. Это была маленькая женщина, чем-то похожая на мотылька, - она перелистала за время перелета целую кипу журналов. В какой-то момент стюардесса дала ей таблетку, и женщина-мотылек уснула- в уголке рта у нее пенились пузырьки слюны. Я видел это, когда шел в уборную. Мотылек словно бы вновь стал гусеницей. Выражение ее лица во сне не обещало ничего хорошего. Я вспомнил: где-то я однажды читал, что нельзя соединять жизнь с человеком, которого ты не видел спящим. Только что, когда я обернулся и вся очередь дружно пронзила меня убийственным взглядом, эта женщина снова показалась мне гусеницей, а уж никак не мотыльком. Казалось, она готова была переступить через мой труп.

– А я говорю, что это не вы!
– настойчиво повторил контролер.

Тут словно дьявол пробудился во мне.

– А вдруг это я?
– сказал я и, раскрыв паспорт, протянул ему.

Контролер уставился на меня пустыми глазами.

– Что вы хотите сказать? Это вы?

– А почему бы и нет? Раз вы говорите, что это не он.

Теперь обернулся и тот, которого я во время поездки окрестил Затылком. Его взгляд не был пуст. Из глаз сочилось изумление.

– Да что вы хотите этим сказать?
– тоже спросил он.

Оба вдруг ополчились на меня. В таких очередях союзы меняются быстро. Еще кто-то из стоявших позади услышал мои слова. Все трое теперь объединились против выскочки. Я попробовал было пойти на попятный:

– Я хочу сказать только одно. Взгляните на фотографию в моем паспорте. Похож я там на себя? Взгляните на фотографии других людей в этой очереди кто решится утверждать, будто они похожи?

Это были верные и своевременные слова. Невольно все стали разглядывать свои фотографии. Кто-то рассмеялся. Человек, стоявший одним из последних, сказал: