Избранные письма. Том 2

Немирович-Данченко Владимир Иванович

Другой вопрос — как, в художественном отношении, состоится такое объединение. Мне это кажется очень простым.

{376} Один год должен быть промежуточным, организационным. Этот последний год правительству еще придется поддержать дотацией, большей, чем в дальнейшем, нормальном течении. Крутая перемена произойдет только в объединении администрации. Репертуар объединится сначала почти механически. В старом репертуаре обоих театров с первых же дней начнутся подготовки для ввода только в хорах и мелких партиях. Потому что именно хоры и мелкие партии подвергнутся так называемой «чистке». А ведь в обоих театрах уже накопилось довольно много слабого элемента, так что чистка по необходимости оздоровит дело; да

и оставшиеся будут, хотя бы вначале, «соревновать» друг перед другом; от этого дело тоже выиграет.

Настоящее слияние начнется только с новых постановок.

Я не считаю отдельных эпизодов, которые, может быть, начнутся сразу, т. е. отдельные лица будут готовить большие партии в старом репертуаре другого театра. Это можно делать и можно не делать. Конечно, это тоже помогло бы и оживлению и уверенности в пользе слияния.

Еще к вопросу о репертуаре. Как ни стараются теперь оба театра поставить по две оперы в год, никак не удается. Это при 3 – 4 спектаклях в неделю! А что объединившись труппа сумеет поставить три новых спектакля — за это можно поручиться. Как Соленый говорит: «Одной рукой я поднимаю два пуда, а двумя не четыре, а шесть»[827].

Наконец, последний художественный аргумент. И Вы и я все меньше и меньше принимаем участие в художественной жизни этих театров. Наше артистическое влияние все больше держится на наших учениках или последователях. Так вот, чем их будет больше и чем они будут теснее, тем мы можем быть покойнее за будущее, и это будет прочнее, когда из двух средних театров образуется один хороший.

Теперь третья сторона этого вопроса — личная, персональная. Она самая трудная, потому что наиболее щекотливая и значительному количеству лиц угрожающая! Но по существу наименее серьезная. Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что самые сильные возражения против объединения — у лиц заинтересованных. Понятно, что все те, кого я выше назвал {377} «слабым элементом», против объединения, потому что чистка коснется прежде всего их, как балласта. Затем следуют лица, которые играют в своем театре сейчас такую роль, какой они могут лишиться при слиянии. Это может быть особенно заметно в административном персонале. И, наконец, некоторые опасения за свое положение — в среде премьеров: как бы атмосфера театра не пострадала от излишней «самокритики». Должен, однако, сказать, что к чести премьеров обоих театров, такое настроение проявляется в незначительной степени. Они как-то внушают веру, что искусство у них победит мелкие взаимные опасения и недоверия.

Я, разумеется, здесь не буду перечислять примеры, указывать, кого я имею в виду как лиц слабого элемента, или администраторов… Здесь важно вот что: прочное, тесное согласие между мною и Вами относительно тех или других лиц. Это согласие я понимаю так: 1) орган — жюри, или комиссия, или вновь организованная дирекция, — словом, те, кто будут решать состав общей труппы, должны быть избраны Вами и мною совместно (разумеется, в эту комиссию войдет и лицо или лица от правительственных органов); 2) некоторые, — очевидно, их будет много, — должны быть оставлены по Вашему и по моему ультимативному требованию, причем мы оба, пока мы привязаны к этому делу, обязуемся друг перед другом наше согласие охранять. Когда я мысленно перебираю состав Вашего театра — по труппе, режиссуре и администрации, — то не встречаю ни одного имени, на котором мы могли бы не сговориться. Настолько, что вряд ли Вам даже пришлось бы прибегать к ультиматуму.

Остается в этом, персональном, вопросе еще лично Вы и лично я: название театра и главенство директора. Для меня этот вопрос уже самый маленький, потому что я безапелляционно признаю Ваше первенство в обоих случаях.

Не сделаем ли мы историческую ошибку, если не создадим этого единого нового оперного дела?[828]

Ваш искреннейше

Вл. Немирович-Данченко

{378} 454.

С. В. Халютиной[829]

31 марта 1931 г. Москва

31 марта 1931 г.

Софья Васильевна!

Опять Ваше имя в протоколе: Вы опоздали на «Суд» в спектакле 25 марта[830].

Вы — из числа так называемых «стариков». Наш новый директор проявляет к старикам высшую любезность, направляя дела о них ко мне или Константину Сергеевичу. Тогда как он мог бы самостоятельно наложить взыскание и вывесить Ваше имя на доске[831].

Но в какое же положение Вы ставите меня? Что это за распущенность? Как же мы можем требовать дисциплины от молодежи, когда старики нарушают ее?! А каково мне подвергать взысканию кого-либо из стариков? Ведь для Вас хуже, если я скажу, что Вы уже невменяемая и поэтому с Вас и взыскивать нечего. Стало быть, берите себя в руки во время работы.

Вл. Немирович-Данченко

455. Е. С. Телешевой[832]

26 апреля 1931 г.

26 апр. 1931

Дорогая Елизавета Сергеевна!

Примите и передайте мой сердечный привет с сотым представлением Ольге Николаевне и всем создавшим «Рекламу»[833].

По доходившим до меня сведениям, участвующие в пьесе старались уберечь ее от того скользкого пути, на который всегда рискует попасть спектакль, часто повторяемый. При таких условиях сотое представление, действительно, заслуживает быть отмеченным. От вас, мхатовцев, ждут в нашей новой, громадной аудитории пищу не только красивую и вкусную, но и здоровую. А это достигается только непрерывным культурным отношением актера к его работе.

Жалею, что не могу лично пожать руки.

Вл. Немирович-Данченко

{379} 456. А. К. Тарасовой[834]

9 или 10 июня 1931 г. Москва

Дорогая Алла Константиновна! Думая о «Страхе» и исполнителях и о том, о чем Вам думать в летние передышки, — я поймал, чего мне недоставало, когда Вы читали Елену. Вы играли энтузиастку и веселую — вообще. Вы не нашли (или не искали) фундамент, серьезное отношение к делу, к работе. Надо найти, когда она просто серьезно, внимательно думает, слушает, работает; по-настоящему, деловито, энергично. Отсюда придет и энтузиазм и хорошее настроение.

Ваш Вл. Немирович-Данченко

457. П. А. Маркову[835]

24 августа 1931 г. Женева

24 августа

Дорогой Павел Александрович!

Это по Вашей части: по какому переводу будем играть «Тартюфа». Я внимательно припомнил Лихачева и Лозинского. За первый — процентов 75. Он легче, доступнее, как-то веселее. Второй — тяжелый, шестистопный, часто трудно добраться до смысла. Но на стороне второго — чувство старинного, давней эпохи. Французы ни за что бы не играли Мольера на современном французском языке. И актеров Лозинский заставит играть грузнее, реалистичнее, а трудность понимания заставит быть глубже. Я бы смешал оба перевода. Тартюфа я бы играл по Лозинскому и еще отдельные куски; например, Эльмиру во второй сцене с Тартюфом…

Но можно ли это? Прежде всего можно ли юридически? Правда, мы теперь себе всё позволяем чинить с писателями, но надо ли поддерживать и продолжать такую политику? (О заказе нового перевода, по-моему, и думать нечего.) А может быть, мы только кое-что заимствуем у Лозинского?.. Хорошо бы дать прочесть оба перевода Качалову[836].

Поговорите в Союзе?..

{380} Я давно не имею никаких сведений ни из театра, ни о театре. Рипсимэ Карловна[837] за что-то наказывает меня! Я ничего не знаю.