Избранные произведения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
Вспомнились узоры по камню над колоннами театра Навои.
«Это сделал уста Ширин. Там, там!»
Мастура ему говорила, потому что он смотрел на нее.
Подхватив чемодан, Кеша побежал… Хвост цепочки детей, уводимых Мастурой, еще мелькал у кустов, прикрывающих железную ограду взлетного поля. У входа, под аркой, дежурный загородил дорогу:
— Куда?
Кеша быстро нашелся:
— Чемодан вон тому мальчику! Забыли!
Вдруг он понял, что должен увидеть Мастуру, не может улететь, так и не сказав ей ни слова. И дежурный отошел
Мастуру встречали на летном поле другие девушки, разбирали у нее детей, уводили к разным самолетам. Наконец она остановилась у большого Ил-18 и заговорила о чем-то с пассажирами, уже стоявшими у трапа не очередью, а толпой. От толпы отошел первым тощий мужчина, за ним еще один, посолиднее… Кеша невольно приблизился и услышал голос Мастуры:
— Я понимаю, это обидно, но кто останется до следующего рейса? Вы?
Этот мужчина энергично сдернул с носа темные очки.
— Позвольте! По какому принципу вы выбираете?
Хмурая Мастура неожиданно улыбнулась.
— По глазам.
— Очки не надо снимать, шляпа!
— И вы, молодой человек, который сказал «шляпа»… вы можете остаться?
— А вот я как раз не могу. У меня путевка. Деньги заплачены. Лететь надо.
Молодой человек в белых штанах побежал по трапу, но в дверях самолета стояла стюардесса:
— Дети сначала.
В толпе волновались:
— Зачем билеты заранее продают? Мы ночами стояли!
— Не продай их заранее, — ответила Мастура, — сегодня они, конечно, достались бы только детям! Правда?
— Девушка, а нам отметку сделают?
К ней, выбравшись из толпы, подошли два морячка, по виду узбеки. Откуда они в Ташкенте? Навещали своих, наверно, отпустили с корабля…
— Вас я не задерживаю.
Они пошептались между собой, подсчитали дни.
— Ладно, успеем. Мы остаемся.
— Возможно, сегодня будет дополнительный самолет. Еще один дополнительный. Обещали.
— Хоп.
— Катта рахмат.
Вот где ее надо было искать. А он… А он улетит сегодня!
— Прощайте, ребята! Купайтесь в Черном море и пишите письма домой! — Дети махали ей руками с трапа. И тот маленький мальчик-старичок махал. — Оставшихся прошу в первой кассе перерегистрировать свои билеты. Спасибо, товарищи.
Она повернулась и увидела Кешу.
Он стоял, держа чемодан, было ясно — ждал ее. Она помедлила и пошла к нему и сказала с удивленной улыбкой:
— Здравствуй.
— Здравствуй, — ответил он.
Тут вовсю заревели пропеллеры самолета, говорить стало невозможно.
— Пойдем! — крикнула Мастура и побежала, зажав уши, потому что загудели моторы другого самолета, они гудели со всех сторон.
За оградой, оставив позади этот гул, осмотрелись.
— Сесть бы… — сказала Мастура. — Всю ночь на ногах… Он поставил под кустом свой чемодан, чтобы она села, и она присела и похлопала возле себя по чемодану ладошкой, длинной, как лист подорожника, и Кеша сел рядом с ней и спросил:
— Можно, я закурю?
— Кури.
Она
Он порылся в карманах, наконец разыскал сигареты.
— Улицу нашу развалило, — сказала Мастура. — Видел?
— Только качели на акациях висят…
Они умолкли, а громкий радиоголос, неживой какой-то и неумолимый, объявил о начале посадки в сибирский самолет. И Мастура глянула своими большими глазами в упор на Кешу.
— Я хотела тебя спросить…
— Что?
— Ты не улетал или вернулся?
— Вернулся.
— Почему?
Она все еще смотрела на него. И он смотрел на нее. Потом он отвел глаза, не выдержал.
— Да просто так, знаешь…
И поднялся. И почувствовал, что это последние мгновенья, которые принадлежали ему, чтобы сказать главное, чем он жил. Только что ничего не хотел говорить и уверен был, что не скажет. Только что вертелись на языке слова: вернулся из-за дома, — а сейчас забыл про дом, про все забыл, даже про то, что это последняя встреча, и сказал ей просто:
— Я люблю тебя.
Тогда она подняла глаза к еще серому, в рыхлом тряпье туч, небу, и кольцо ее сережки тускло блеснуло.
Наверно, шумели винтами самолеты, во все это серое небо грохало радио и мимо них, по сырому асфальту, тарахтели тележки с багажом, но он ничего не слышал. А она смотрела вверх. Про что она думала?
Наконец она боязливо, чуть заметно пожала плечом:
— А я…
Ну, он и не ждал ничего другого. Сказала же ее мать: «Она тебя не вспоминает». А сейчас она уйдет. Все.
И опять настала долгая тишина, в которую незаметно возвращались аэродромные звуки: и ноющее гуденье самолетных моторов, и хрип радио, и поскрипыванье чемоданов на багажных тележках.
Кеша вдруг улыбнулся.
— Ничего… Увидел, что живая… Повезло!
В конце концов, он ведь для того и прилетел сюда, чтобы увидеть ее.
Из-за ограды, из-за кустов, позвали:
— Мастура!
На летное поле снова вывели детей. Недовольный крик повторился:
— Мастура!
— Я пойду, — сказала она. — Дети.
— Иди, — сказал он.
— А ты улетаешь из Ташкента?
— Да.
— Счастливо тебе, — пожелала она, как тогда на улице.
Он смотрел, как она идет, и правда был счастлив, что видит ее, хотя понимал, что она от него уходит. Подошел к ограде и отвел ветку. Ветка оказалась колючей…
Мастура приняла свой отряд детей и повела к самолету. Разные города ждали ташкентскую детвору. Большие и маленькие. Мастура вела детей не оглядываясь, а он все смотрел, пока автопоезд с пассажирами не закрыл ее, и детей, и летное поле на миг, за который все потерялось. Пробежал и взлетел один Ил, затем второй…
Аэродромное радио уступило место городскому, чтобы передать будничное сообщение:
— Вчера — в который раз — Ташкент проснулся от сильного толчка. Был слышен подземный гул. Из-под ног уходила земля, смещалась мебель, падала посуда…