Избранные произведения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
Но, подумал он, если удастся уладить дело с одной этой машиной, то именно его и начнут посылать к заказчикам во всех других случаях и наметится какой-то нежелательный поворот в жизни. Ах, Охрименко, это он был виноват во всем, назвал директору его фамилию, и голос веселой девушки вытащил его из-под злополучной машины. Что бы ему не откликаться, а залезть поглубже! Может, и пронесло бы… Ну, где же Вера? И только он успел подумать об этом, как от двери раздался удивленный голос:
— Это что еще такое? Рюмочка! Грибочки!
— Верочка, — повернулась Марья Андреевна к дверям, — если б ты знала, может быть, и не говорила бы так!
— Говорила бы! Живо, живо! — Вера сама подошла к столу, все убрала в буфет безжалостными руками, натренированными на уколах, от которых порой вздрагивали даже мужественные люди, и закрыла наглухо дверцы, а потом повернулась к мужу — Что случилось?
— Нерсесян… — сказал он. — Нет, Павел Семенович… Нет, Охрименко…
— Да ты не волнуйся, Юрочка, — успокоила Марья Андреевна. — Не спеши… Ты — все по порядку…
Вера молча присела и приготовилась слушать. А выслушав его сбивчивую жалобу, сказала:
— Это надо обдумать. Давайте после обеда… Я есть хочу.
И стала собирать на стол и отдавать Марье Андреевне распоряжения по поводу то ли позднего обеда, то ли раннего ужина, который надо разогреть, а Нефедов спросил:
— У нас есть лист бумаги? Представительней…
— Для чего тебе?
— Не могу ждать… Напишу, и все! — Нефедов улыбнулся. — И аппетит вернется…
— У Женьки, наверно, есть, — сказала Вера. — Для рисования… Белая, глянцевая… Устроит? — Она подошла к этажерке с книгами, порылась.
— Вера, ты тянешь… Давай любую!
Он вынул шариковый карандаш из пиджака и стал писать в тетради сына. Раза два выдирал и комкал листки, а Вера смотрела. Наконец он поднял на нее глаза:
— Слушай… «Директору завода сельскохозяйственного оборудования Семенчуку П. С. Прошу уволить меня по собственному желанию. Нефедов». Как?
Теперь Вера протянула руку, взяла лист и рывками разнесла его на четыре части, сердито приговаривая:
— Ни богу свечка, ни черту кочегара. Куда ты пойдешь с завода? Ты же его любишь больше, чем нас с Женькой.
— Я решение принял! Не поеду в совхоз!
— Пиши, — сказала она, вырвала из тетради чистую страницу и положила перед мужем. — Я буду диктовать.
Он снова взял в руки свой шариковый карандаш, приготовившись слушать и писать.
— Председателю завкома А. Г. Нерсесяну… — Вера, которая никогда не видела этого шумного, как летящий на всех парах локомотив, человека, давно знала его заочно из разговоров о квартире. — Написал? Прошу вас… Вас — с большой буквы… ходатайствовать перед дирекцией завода о предоставлении мне немедленного отпуска по состоянию здоровья.
Нефедов вылупил на нее глаза и вдруг взорвался:
— Какого еще отпуска?
— Немедленного!
Тогда он повращал белками и насупился:
— Какого
— Угу… Бык, с утра жующий валидол…
Теперь Нефедов заулыбался, лучезарно сияя все еще вытаращенными глазами.
— Какой валидол?
— Вынь! — строго велела Вера. — Из кармана… Не из того, из правого… Дай мне, — она взяла трубочку, нехотя вытащенную не ссутулившимся, а сгорбившимся Нефедовым, и отвинтила крышку. — Вот так! За два дня — почти пустая! А полная была. Молодец! — Потом выдернула такую же трубочку из кармашка своего платья. — У тебя — сердце, а я тоже вооружилась…
— Ты давно заметила?
— Второй месяц пошел. Все думала — кончишь свеклу сажать, тогда уж… Терпела, знала — тебя не переупрямить, хотя ты в чужих глазах и слабак! И правда, бываешь им, — Вера засмеялась.
— Так — отдыхать?
— А как же! Поведу тебя в свою поликлинику, сделают кардиограмму…
— Зачем?
— Для перестраховки. В заводскую потом пойдешь, возьмешь справку с круглой печатью. Проси у Нерсесяна путевку!
— А Женька?
— И Женьку — с собой! «Закончу машину, закончу машину»… Одну, другую… Ни разу вместе не отдыхали. Как будто на них свет клином сошелся!
Нефедов обрадовался было, однако неловко замотал головой.
— Вроде бегства получается… А?
— Чертежи возьмешь, готовальню и будешь там работать, позволяю…
— А ты?
— А я возьму фотоаппарат, которым меня премировали в прошлом году, и поснимаю вас на лоне природы…
— Ух ты!
Он всегда восклицал так, когда речь заходила о чем-то несерьезном, несбыточном, нереальном, а только воображаемом, и Марья Андреевна, вернувшись из кухни, где уже разогрелась еда, и быстро смекнувшая, в чем суть, сказала:
— А знаешь, Юрочка! Вера толковый совет дает тебе… Я слышала, что в борьбе с неприятностями к этому способу прибегают люди и покрупней тебя рангом.
И Нефедов вздохнул всей грудью, как будто уже стоял на берегу моря, безоглядно раскинувшегося перед ним, и на всем его курчавом от белых барашков просторе не было ни Павла Семеновича, ни Охрименко, никого, и он еще раз вздохнул мечтательно и сказал:
— А что? — не подозревая, на какие, самые разные, истории обрекают его эти легкомысленные слова.
История первая
Никакой путевки ему не дали, и никакого моря поэтому и в помине не было. А справку дали, и отпуск дали, и это все равно было похоже на… сон, можно было бы сказать, если бы ему когда-нибудь снились сны. Но ему снов не снилось. Засыпал он легко, едва прислонялся щекой к подушке, и спал так крепко, что, если и пробивалось сквозь бронированную толщу его забытья шустрое сновидение, то он успевал напрочь забыть о нем до стремительного подъема.