Избранные произведения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
Прекрасно понимая, насколько прочнее запомнилась бы печаль по поводу неудач хорошего человека, автор все же минует здесь точку, чтобы рассказать, что было дальше.
Госкомиссия присудила машине высокую оценку. А накануне Нового года у нового агрегата собрались все рабочие цеха. Стоял Нефедов, в галстуке, съехавшем набок оттого, что часто поправлял его, и щурились от яркого света прожекторов, как от людского внимания, его глаза. Рядом стоял долговязый, на две головы выше, Охрименко. У другого угла машины выделялся директор ливненского совхоза, безотрывно державшийся за какой-то
— Мы сдали в серию новую машину… Для нас — можно сказать — исторический момент. (Аплодисменты.) Все мы знаем, что в эту машину много своего ума и сердца, да, да, и сердца, вложил инженер Юрий Евгеньевич Нефедов. Завком и дирекция этого не забыли. Позвольте мне вручить Юрию Евгеньевичу ордер на квартиру в нашем новом доме! (Аплодисменты.)
И, вручив маленький листок, Нерсесян пожал Нефедову руку так, что тот перекривился, не отпуская другой руки от сердца, а улыбающееся лицо его было серым.
Первым подошел ливненский директор-здоровяк:
— Ну, и слава богу!
— А навес поставили? — спросил Нефедов, морщась.
— Пока нет.
— Я в министерство напишу, — сказал Нефедов и тоже похлопал директора по плечу, как тот его. — Я теперь завелся.
Его окружили, жали руку, а один, молодой, попросил:
— Дайте посмотреть.
Нефедов отдал ему свой ордер, и парень стал смотреть, а другие желали веселого новоселья.
Застенчиво улыбаясь, Нефедов пригласил на новоселье Охрименко, но тот досадливо пожал высокими плечами:
— Давай в другой раз. Жена с кем-то договорилась на Новый год. С женой директора, кажется… Неудобно, сам понимаешь.
— А ты — как? — спросил Нефедов другого инженера.
— У нас родственники десант высаживают!
Тогда Нефедов с надеждой повернулся к юноше, которому еще был должен три копейки за газировку:
— А ты?
— В компахе я, Юрий Евгеньевич.
— Люсе привет передай.
— Люське? А я ее зарыл.
— Как? — испугался Нефедов. — Что с ней?
— Да ничего. У меня уже другая гёрла!
Гости издалека, остановленные телеграммами, само собой, не приехали, и так получилось, что в новой нефедовской квартире тесным кругом собрались в эту новогоднюю ночь лишь Царевна, Заяц, Волк и Баба Яга. Все семейство натянуло на себя картонные маски, и на пустой стене творилось тоже что-то нереальное: пламенное солнце выглядывало из воды, красная лягушка раскорячкой застыла в прыжке, а вокруг нее рдели кувшинки…
Это Баба-Яга показывала слайды.
— Как же ты лягушку так близко сняла, боже мой! — изумилась Царевна голосом Марьи Андреевны.
— Так она по шейку в воду забралась, — ответил Волк, незаметно посасывая под языком таблетку.
Заяц повернул ушастую голову к проектору и потребовал:
— Мама! Покажи главное!
— А отсюда начинается Волга! — сказала Баба Яга. — Смотрите.
Стена стала поляной с березами, а под ними расцвел
— Первый мост через Волгу! Папа, смотри! Ты ведь тоже не видел.
На мосту появился человек в шортах и панаме, с целлофановым пакетом в руке.
— Интересный мужчина, — заметила Царевна.
И в это время раздался звонок в дверь. Вера потушила проектор, сдернула маску, побежала открывать, по дороге включив в комнате свет. Вспыхнули вовсю две сильные лампы, прикрытые плафоном, сделанным как бы из мрамора. Этот плафон принес и подвесил сегодня сам Юрий Евгеньевич.
Вера вернулась и весело сообщила:
— Косухиных спрашивали. Этажом выше. Ой, без четверти двенадцать. За стол! Бабушка!
— Бегу, бегу! Несу!
Бабушка принесла шампанское и стукнула донышком по столу, вокруг которого уже расселась семья. Юрий Евгеньевич взял бутылку и стал отворачивать проволоку. С лестницы доносились быстрые шаги и смех. Опять мимо, однако… Юрий Евгеньевич поболтал бутылку, объясняя, что так надо, потому что она из холодильника, в котором шампанское, заледенев, слишком успокоилось, и бутылка грохнула. Сразу послышался звон стекла, и мраморные осколки плафона посыпались на стол.
— Метко! — крикнул Женька, а бабушка рассмеялась:
— Где пьют, там и бьют!
А Нефедов, коротко — за недостатком времени — пожалев о плафоне, предложил, разливая шампанское по бокалам:
— Ну, бабушка, говорите тост. Вы у нас старшая.
И только успели налить лимонад Женьке, как часы забили гулко: дон, дон, дон-н-н… Двенадцать раз!
— Что же мне сказать? — спросила бабушка. — Скажу, как от века говорили. С Новым годом, с новым счастьем!
Выпили, посидели, и бабушка напомнила:
— Ну, Женя, загулял! Новый год встретили, а теперь, — добавила она с особой торжественностью, — в свою комнату!
Женька допил лимонад, соскочил со стула и, услышав от бабушки, что, уходя, надо пожелать что-то самое важное родителям, шмыгнул носом у дверей:
— Хоть бы и в этом году вам путевку не дали!
И остались у новогоднего стола вдвоем, Нефедов с Верой, и молчали, пока он, с улыбкой глядя на нее, не пропел «Давай закурим, товарищ, по одной…».
— Отец эту песню часто пел. И другую, самодельную, про ястребков…
— Каких?
— Ястребками называли истребителей. А он служил в БАО…
— А это что?
— Батальон аэродромного обслуживания. Сам отец не летал, только готовил полеты. А пел о ястребках… — Юрий Евгеньевич подпер рукой подбородок.
Эх, крепки Ребята-ястребки, С «мессершмиттом» справится любой! Ты согрей нас жарко, Фронтовая чарка. Завтра утром снова в бой!Песню перебил звонок.
— Опять Косухиных, — еще веселей повторила Вера, вернувшись, но не увидела мужа на своем месте. Он стоял на стуле у стены и откручивал стрелки часов назад, пока не остановил на десяти минутах двенадцатого.