Избранные произведения в двух томах. Том 2
Шрифт:
Терентьева обступили со всех сторон, на минуту оставив дела.
— Ну? — удивленно вскинула брови Агнюшка. — Неужели у них до того мужики захирели — бабьим делом занялись?
— Ну, известно, куда им до нас! — подхватила товарка. — Наши женщины всех мужиков дюжей.
Трофим Малыгин обеспокоенно засопел над ухом Терентьева. Он уже понял, что девки вздумали шалить.
— Вот надо пойти к тем, что дыру за селом буровят, — спросить: может, им без нас не управиться?
— А что? — вскочив с чурбака, на котором сидела, решительно заявила
— Уж ты… уж ты обойдесся, — брякнула Агнюшка и повалилась куда-то за перегородку.
Визгливый, закатывающийся женский хохот рассыпался в стороны. Обеспокоенно заворочались коровы в стойлах. Заметались воробьи, гнездящиеся под слегами. А эти — держась за груди, воткнув в бока руки, запрокидывая головы, хохотали…
Егор Алексеевич не выдержал чина — рассмеялся сам.
Его не очень-то смутила эта бабья обструкция.
Он, бывало, гораздо хуже чувствовал себя при иных обстоятельствах. В других, не реже посещаемых им хозяйствах района. Где подобных забав при нем не устраивали. Где держались с ним и почтительно, и подобострастно, и заискивающе. А сами прятали глаза. И лукавили каждым словом. А когда он шел прочь, спину его жгли насквозь — он физически ощущал это жженье — недобрые взгляды людей, давно не сводящих концы с концами.
Тут же все было иначе. В этом селе даже в самые лихие времена не знали нужды. Управлялись как-то. И в этом была не последняя заслуга Трофима Петровича Малыгина.
Когда они вышли наружу, машина уже дожидалась в сторонке.
— Вот что, Егор Алексеевич, — сказал Трофим. — Два плана я тебе нынче дам — можешь составлять победные рапорты. Район выручим. Но к весне ты нам кормов подбросишь. Тонн двадцать, концентрированных.
— А не мало? Не лучше ли сорок? — справился секретарь райкома. И вспылил: — Где я тебе их возьму? Кого укажешь грабить? Может, вместе снарядимся — на тракт выйдем…
— Где хочешь, там и бери, — упрямо повторил директор. И для вящей убедительности вертанул шеей. — Где хочешь, там и доставай. Иначе я сейчас начну молодняк резать, понял? Мне до лета кормов не хватит… А ты мне должен.
Он выразительно посмотрел в глаза Терентьеву.
— Так… Значит, я тебе должен? — переспросил секретарь райкома. — Именно я?
— Да, ты. И этот твой… шустряга… ну как его, Шишкин.
— Будь здоров, — кивнул Егор Алексеевич и, не подавая руки Трофиму, полез в машину.
— Счастливого пути, хорошо доехать. — Трофим Малыгин сорвал с макушки свой треух и, дурачась, поклонился в пояс.
А когда машина тронулась, прокричал вслед:
— Значит, двадцать тонн! Концентрированных…
— Садиться будете? — спросил Фомич, когда они отъехали за версту.
— Не буду, — хмуро ответил Терентьев. И пояснил для приличия: — Темновато уже… вези.
А ему сейчас
Его до глубины души возмутил разговор с Трофимом, особенно то, что директор позволил себе этот прямой выпад против него лично: ты, дескать, мне должен… Почему именно он? Разве с него, с Терентьева, все это началось? Он, что ли, затеял всю эту историю, после которой Усть-Лыжский район еще несколько лет подряд все не мог оклематься, оправиться, встать на ноги?
И как раз тогда, в ту самую пору, Терентьев бюллетенил — ему вырезали аппендикс, и он вообще целый месяц не появлялся на работе.
И поэтому на зональное совещание по сельскому хозяйству поехал не он, а второй секретарь, Василий Михайлович Шишкин.
А перед этим произошло следующее. Вроде бы сущий пустяк. Анекдот. Каприз природы. А что за ним потянулось…
Лето в тот год выдалось какое-то совершенно невероятное. В конце апреля, когда обычно еще не стаивал снег, на сей раз уже все и утекло и подсохло. На Первое мая стояла такая теплынь, что по улице ходили в одних рубахах. Через неделю ребятня уже купалась в Печоре.
Все дальнейшее лето держалась стойкая жара, перемежавшаяся добрыми дождями.
И осень тоже заставила себя долго ждать. Золотое и ясное бабье лето тянулось по самый октябрь. Ничего такого здесь сроду не бывало. Даже самые древние старики не могли припомнить такого лета.
Всего в этот год вышло вдосталь: сено косили дважды, уродились хорошие овсы, необычно рано убрали картошку.
На пришкольном участке Усть-Лыжской десятилетки, где ботанику преподавала расторопная молоденькая учительница, недавно прибывшая из Астраханского пединститута, юннаты посадили в числе всего прочего несколько зерен кукурузы — так, для пробы, ради эксперимента и моды, уж больно много в то время говорилось и писалось о кукурузе.
И надо же было случиться такому, никем не предвиденному стечению обстоятельств, что разразилось будто на заказ вот это исключительное лето.
На крохотном клочке школьной земли вымахали двухметровые стебли кукурузы с обильными листьями и даже небольшими белыми початками.
Все село ходило дивиться на это чудо. Ведь тут никогда не видали живой кукурузы. Здесь, в этом холодном краю, появление такого растения можно было сравнить лишь с тем, как если бы вдруг на печорском откосе выросла банановая пальма…
О чуде узнали в райкоме.
Как раз в это время Василий Михайлович Шишкин, второй секретарь районного комитета партии, не столь давно занявший этот пост, а сейчас замещавший легшего в больницу Терентьева, готовился к отъезду в Ленинград, где должно было состояться важное совещание по сельскому хозяйству Северо-Западной зоны.
Василий Михайлович имел основания догадываться, что именно окажется в центре предстоящих дебатов: по другим зонам такие совещания уже прошли и пространные отчеты о них были помещены во всех газетах.