Избранные произведения в одном томе

Бекетт Саймон

— Нет! — рявкнул инспектор, да так, что я тут же прекратил писать. — Вы нужны здесь немедленно, доктор Хантер. Как можно скорее, — добавил он, смягчившись. Наверное, из вежливости. Впрочем, было ясно, что прямо сейчас ему не до политеса.

— Что случилось?

Пауза. Надо полагать, он взвешивал, сколько можно сказать по телефону.

— Мы ее нашли, — сказал Маккензи.

* * *

Насчитывается порядка ста тысяч разновидностей мух. У каждого вида — своя форма, размер, цикл развития. Мясные мухи, среди которых наиболее известны трупные и падальные зеленые, относятся к семейству Calliphoridae. Они

размножаются на гниющих органических останках. На испорченных продуктах питания, экскрементах, мертвечине. Почти на чем угодно. Большинство людей не понимают, чем могут быть полезны такие мухи. Ведь они — вездесущие, назойливые разносчики заразы, с одинаковой охотой поедающие как свежий помет, так и гастрономические деликатесы, да еще неоднократно отрыгивая полупереваренную пищу по ходу дела.

Впрочем, когда речь идет о природе, у каждого существа своя роль. Мухи, какими бы омерзительными они ни казались, занимают важное место в процессе разложения органической материи, помогая ускорить распад и свести мертвое тело к простому набору веществ, из которых оно было когда-то составлено. Мухи — механизм утилизации вторсырья матери-природы. В этом-то и проявляется определенная элегантность их туповатой преданности своему делу. В общей картине бытия мухи далеко не бесполезны; более того, они гораздо важнее, чем симпатичные колибри или, скажем, олени, гнилое мясо которых в конечном итоге им доведется вкусить. А с судебной точки зрения — мухи не просто неизбежное зло, а прямо-таки незаменимая вещь.

Ненавижу этих тварей.

Не за докучливость или мерзостный вид, хотя эти их особенности претят мне ничуть не меньше, чем другим людям. И не за постоянное напоминание о конечном этапе нашего физического существования. Я ненавижу их за шум.

Мушиный концерт стал слышен, когда я еще пробирался через болото. Поначалу я его воспринял скорее кожей, чем ушами. Низкий, пульсирующий гул, казавшийся частью дневного пекла. Чем ближе я подходил к «оркестровой яме», тем глубже он проникал во всё и вся. Бессмысленное, идиотское жужжание, будто вот-вот готовое сменить тональность. Воздух заполонила кишащая масса снующих взад-вперед насекомых. Я разогнал тех, кого привлек мой потный лоб, но им на смену пришло нечто более зловещее.

Запах, знакомый и отталкивающий одновременно. Разумеется, я помазал верхнюю губу, однако ментол все равно пробивало насквозь. Я слышал, что так же пахнет перезрелый сыр, оставленный потеть на солнце, но это не так. Не совсем так. Хотя удачнее сказать вряд ли можно.

Маккензи приветственно кивнул. Угрюмые эксперты-криминалисты с потными раскрасневшимися лицами молча занимались своим делом. Я перевел взгляд на предмет, ставший причиной всеобщего оживления — от взопревших в своих комбинезонах полицейских до бешено роившихся мух.

— Мы его еще не трогали, — сказал Маккензи. — Я хотел вас дождаться.

— А патологоанатом?

— Уже уехал. Говорит, тело настолько разложилось, что прямо сейчас ничего сказать нельзя. Кроме одного: труп — он и есть труп.

Что верно, то верно. Порядочно прошло с тех пор, как мне довелось в последний раз побывать на месте преступления и увидеть то, что осталось от живого, дышащего человека. Например, тело Салли Палмер уже увезли к моменту моего прибытия, а экспертиза, позднее проведенная в стерильной лабораторной обстановке, носила гораздо более клинический

характер. И даже если говорить про останки Алана Радклифа, то они были похоронены так давно, что превратились в простой структурный реликт, крайне мало напоминавший о человеческой сущности владельца. Здесь же все было иначе. Перед моими глазами — смерть в своей деловитой, чудовищной «красе».

— Как вы нашли тело? — спросил я, натягивая каучуковые перчатки, так как уже облачился в комбинезон возле одного из полицейских трейлеров. Мы находились в нескольких милях от поселка, посреди осушенного болота. Эта открытая любым ветрам местность выглядела почти полной противоположностью той поляне, где мальчишки обнаружили первое тело. В паре сотен ярдов безразлично мерцало озеро. На этот раз я приехал подготовленный, и под комбинезоном на мне были надеты только шорты. Впрочем, пройдя лишь небольшое расстояние, я уже успел взмокнуть от пота.

— С вертолета. Чистое везение. У пилотов что-то там испортилось, и они решили вернуться. Если бы не эта случайность, то маршрут облета оказался бы совсем иным. Ведь район-то уже прочесывали.

— Когда это было в последний раз?

— Восемь дней назад.

Итак, у нас есть верхний предел срока пребывания тела на данном участке. Может даже, интервал с момента смерти, хотя это еще не факт. Известны случаи, когда трупы переносили с места на место, причем неоднократно.

Ну вот, надета и вторая перчатка. Я готов, однако заниматься делом нет никакого желания.

— Вы считаете, это она? — спросил я Маккензи.

— Формально говоря, нам нужно подождать до окончания официальной идентификации. Впрочем, не думаю, что есть причины сомневаться.

Я тоже так не думал. У нас уже была одна «передышка»: могила давно убитого студента. Сам не знаю почему, но вторая такая находка казалась неправдоподобной.

Лежа ничком, наполовину спрятанная среди травяных кочек, Лин Меткалф выглядела неузнаваемой. Тело обнажено, и только на одной ноге оставалась кроссовка, смотревшаяся неуместно и как-то даже жалко. Женщина мертва уже несколько дней, это ясно сразу. Смерть нанесла свой зловещий макияж, прибегла к «алхимии наизнанку», превращавшей золото жизни в низменную зловонную материю. С другой стороны, на этот раз убийца не добавил своих собственных, непристойных модификаций.

Обошелся без лебединых крыльев.

Я отключил ту часть моего сознания, что по-прежнему вспоминала о молодой улыбающейся женщине, с которой я столкнулся на улице лишь неделю назад, и приступил к осмотру. На потемневшей коже имелось несколько порезов, хотя самая серьезная рана находилась на горле, потому что ее было видно даже со спины.

— Можете сказать, сколько времени она мертва? — спросил Маккензи и торопливо добавил: — Хотя бы примерно.

— Мягкие ткани еще остались, да и кожа только-только начала соскальзывать…

Затем я показал на раны, превратившиеся в кишащие колонии червей.

— А с учетом столь продвинутой личиночной деятельности… вероятно, где-то между шестью — восемью сутками.

— Поточнее никак не можете?

Я чуть было не напомнил, что он сам секунду назад просил приблизительную оценку, но вовремя сдержался. В этом деле для нас обоих нет ничего приятного.

— Так как погода не менялась, и если предположить, что тело не перемещали, то я бы дал шесть-семь дней, чтобы возникло такое состояние при нынешней жаре.