Избранные произведения

Ломоносов Михаил Васильевич

Зачем я на жене богатой не женюсь? Я выйти за жену богатую боюсь. Всегда муж должен быть жене своей главою, То будут завсегда равны между собою.

(VIII, 12)

5

О имя, купно с розами рожденно! Тобой зовется лета часть прекрасна. Ты сладко, как цветы и мед Иблейский И как пресладкий нектар на Олимпе. Тобою бы желал назваться отрок, Зевесов виночерпец.

(IХ, II)

6

На белых волосах у Аппия зима И лето на глазах, горящих от вина, Как пьет, то по носу фиалки расцветают И точно тем весны средину представляют. Как в осень щоки все брусники полны зрелой. Не всяк ли видит год изображен тут целой!

Ювенал

Сатиры^*

…Коль святы те народы, У коих полны все богами огороды!

(XV, 10–11)

Стихотворения,

приписываемые Ломоносову

Стихи на туясок^*

СТИХИ НА ТУЯСОК¹

Услышали мухи Медовые духи, Прилетевши сели, В радости запели; Егда стали ясти, Попали в напасти, Увязли бо ноги, Ах, плачут боги, Меду полизали, А сами пропали.

Между 1732 и 1734

Правда ненависть рождает^*

Какая красота теперь себя являет? Какою святостью мой разум восхищает? Коль светел и коль чист от ней блистает луч, Дерзает против бурь, дерзает против туч? Богиня по всему и тишину приводит, Во чреве носит плод, и с оным к нам приходит. И час уж наступил, и время ей родить, Прекрасное дитя нам, смертным, подарить. Но коль ужасное чудовище родилось! Зубами заскрипев, на матерь устремилось. Не так свирепствует презлобной крокодил, Которого питал в себе великий Нил. Не так несытой волк на паству нападает, Как правду ненависть рожденная терзает. О Правда, ты наш свет, ты солнечной восход; Возможно ль, чтоб тобой рожден был сей урод? Ты дщерь всевышнего, ты добрых дел царица. Но полон скверны плод! Бессчастна роженица!

1754(?)

Сатира господина Ломоносова на Тредиаковского^*

Что за дым По глухим Деревням курится? Там раскол, Дно крамол, В грубости крутится. Середи того гнезда Поднятая борода, Глупых капитонов¹ флаг Дал к соборищам их знак. Все спешат, Все кричат: «Борода святая! Мы с тобой, С дорогой, В рай идем, пылая. Ты нам мера и закон, Ты обедня и трезвон. О! апостольская сеть, Ради мы с тобой сгореть». Кто зажог? Лжепророк. Из какого лесу? Он один, Тресотин, Сердцем сроден бесу. Он безбожной лицемер, Побродяга, суевер. Он продерзостью своей Ободрил бородачей. Оным в лесть, Добрым в честь, Понося, терзает, И святош Глупу ложь Правдой объявляет. Только ж, угождая им, Мерзок бредом стал своим, И, хотя чтить праотцов, Он почтил отца бесов. Оглянись, Веселись, Адская утроба! Твой комплот, Скверной род, Восстает из гроба. Образ твой Герострад², Храм зажечь парнасский рад; Ад готов тебе помочь, День затмить так, как ночь. Братец твой, Керженской, Адским углем пышет, Как пес зол, За раскол На святыню дышет, На российского Христа Отпер срамные уста; К защищению бород Злой к тебе валится сброд. Ах, как рад Пустосвят³ Для того разпопа, Что в тебе, Как в себе, Видит злу холопа. И Аввакум-протопоп Поднял лысину и лоб, Улыбаясь, на тебя Смотрит, злость твою любя, Что за гам? Волаам, Июда, Каиафа⁴, Чу! кричат: «Эй! наш брат, Ты не бойся штрафа». И от тартарского дна Сам поднялся сатана; Он поджог тебя назло, За свое мстит помело. Ну ж, хватай! Поскоряй, Не теряй минуты; Тешься так, Как и сам, В пляску, в валку, в жгуты! Как Петрил⁵ тебя катал И Балакирев⁶ гонял. Все ревут тебе: «Кураж, Тресотин, угодник наш!» Лжесвятой Керженской! Как тебя прославить? Как почтить, Чем кадить, Что тебе поставить? Вместо ладану и свеч, К бородам тебя сожечь, Чтобы их поганой смрад Был горчае, как сам ад.

1757 (?)

Гимн бороде за суд^*

Не Парисов суд с богами, Не гигантов брань пою, Бороде над бородами Честь за суд я воздаю, Бороде, что тех судила, Коих ненависть вредила Посмеянием своим И ругаясь явно им. О брада, что для покою Там сидишь, где все стоят¹, Чешешься чужой рукою², Вокруг

тебя всегда кадят! Бороде все поклонялись, Бороду за старость чли; Тут перед нею показались Разных тьмы бород вдали. Первая к ней приступила И, расширясь, говорила: «О защита бородам! Припадаю я к стопам». О брада, что для покою… Так брада возопияла, Растрепавшись, пред судьей: «Ненависть на нас восстала Дерзкой наглостью своей; Брадоборец неотложно Говорит, что есть безбожно Почитать наши чины Тем, что мы не крещены». О брада, что для покою… Только речи окончала Борода пред бородой, Издалека подступала К ним другая чередой, С сердца вся почти дрожала, Издалека заворчала Сквозь широкие усы, Что ей придало красы. О брада, что для покою… «Я похвастатца дерзаю, О судья наш, пред тобой: Тридцать лет уж покрываю Брюхо толстое собой. Много я слыхала злова, Но ругательства такова Не слыхала я нигде, Что нет нужды в бороде!» О брада, что для покою… После той кричит сквозь слезы Борода вся в сединах, Что насилу из трапезы Поднялась на костылях: «Сколько лет меня все чтили, Все меня всегда хвалили; А теперь живу в стыде. Сносно ль старой бороде?» О брада, что для покою… Множество бород ходили Друг за другом пред судью, Все отмщения просили За обиду им свою: Та служила многи годы, Та запомнит все походы, Та умеет всех учить. Как за них не отомстить! О брада, что для покою… Наконец тут слышны речи Бороды еще одной, Что, судье взвалясь на плечи, Шепчет в ухо с бородой. Что две бороды шептали? Говорят, что отгадали. О жестокой суевер! Что поставил им в пример. О брада, что для покою… Тут уже не стало мочи Бороде хулу сносить; Возводя на небо очи, Стала во слезах просить, Чтоб ей помощи послало Притупить клеврет всех жало. Но какую казнь сыскать, Брадоборца наказать? О брада, что для покою… Борода над бородами, С плачем к стаду обратясь, Осеняла всех крестами И кричала рассердясь: «Становитесь все рядами, Вейтесь, бороды, кнутами, Бейте ими сатану; Сам его я прокляну!» О брада, что для покою… О, какой же крик раздался От бород сердитых тут; Ус с усом там в плеть свивался: Борода с брадою в кнут; Тамо сеть из них готовят, Брадоборца чем уловят; Злобно потащат на суд И усами засекут! О брада, что для покою…

1757

Приложения

Письмо о правилах российского стихотворства^*

Почтеннейшие господа!

Ода, которую вашему рассуждению вручить ныне высокую честь имею, не что иное есть, как только превеликия оныя радости плод, которую непобедимейшия нашел монархини преславная над неприятелями победа в верном и ревностном моем сердце возбудила. Моя продерзость вас неискусным пером утруждать только от усердный к отечеству и его слову любви происходит. Подлинно, что для скудости к сему предприятию моих сил лучше бы мне молчать было. Однако не сомневаясь, что ваше сердечное радение к распространению и исправлению российского языка и мое в сем неискусство и в российском стихотворстве недовольную способность извинит, а доброе мое намерение за благо примет, дерзнул наималейший сей мой труд купно со следующим о нашей версификации вообще рассуждением вашему предложить искусству. Не пристрастие меня к сему понудило, чтобы большее искусство имеющим правила давать, но искренное усердие заставило от вас самих научиться, правдивы ли оные мнения, что я о нашем стихосложении имею и по которым доныне, стихи сочиняя, поступаю. Итак, начиная оное вам, мои господа, предлагать, прежде кратко объявляю, на каких я основаниях оные утверждаю.

Первое и главнейшее мне кажется быть сие: российские стихи надлежит сочинять по природному нашего языка свойству, а того, что ему весьма несвойственно, из других языков не вносить.

Второе: чем российской язык изобилен и что в нем к версификации угодно и способно, того, смотря на скудость другой какой-нибудь речи или на небрежение в оной находящихся стихотворцев, не отнимать; но как собственное и природное употреблять надлежит.

Третие: понеже наше стихотворство только лишь начинается, того ради, чтобы ничего неугодного не ввести, а хорошего не оставить, надобно смотреть, кому и в чем лучше последовать.

На сих трех основаниях утверждаю я следующие правила.

Первое: в российском языке те только слоги долги, над которыми стоит сила, а прочие все коротки. Сие самое природное произношение нам очень легко показывает. Того ради совсем худой свойству славенского языка, которой с нынешним нашим не много разнится, противно учинил Смотрицкий¹, когда он е, о за короткие, a, i, y за общие, и, б, ш с некоторыми двугласными и со всеми гласными, что пред двумя или многими согласными стоят, за долгие почел. Его, как из первого параграфа его просодии видно, обманула Матфея Стриковского² Сарматская хронология, или он, может быть, на сих Овидиевых стихах утверждался: de Ponto, lib. IV, eleg. 13:

Ah pudet, et Getico scrips! sermone libellum, Structaque sunt nostris barbara verba modis, Et placui, gratare» mihi, coepique poetae Inter inhumanos nomen habere Getas. [69]

Ежели Овидий, будучи в ссылке в Томах, старинным славенским, или болгарским, или сарматским языком стихи на латинскую стать писал, то откуду Славенския грамматики автору на ум пришло долгость и краткость слогов совсем греческую, а не латинскую принять, не вижу. И хотя Овидий в своих стихах, по обыкновению латинских стихотворцев, стопы и, сколько из сего гексаметра

69

Стыдно мне, я написал книжку на гетском языке, И варварские слова построены нашим размером. И, поздравь меня, я понравился. И необразованные геты начали считать меня поэтом (лат.). – Ред.